Корабль-призрак

Хотя в ту пору голландцы еще очень недавно поселились в Южной Африке, основав небольшое поселение на Капе, тем не менее довольно значительная меновая торговля существовала уже многие годы между европейцами и туземцами, и готтентоты давно были знакомы с судами, и так как по сие время они не видали обиды от европейцев, то и сами относились к ним с благорасположением.

Филипп заметил, что чернокожие собирали и вылавливали все доски и куски дерева, на которых было железо или гвозди, и складывали его в костры, которые тут же зажигали. Знаками вождь осведомился у Филиппа, не хочет ли он есть, и на утвердительный ответ последнего запустил руку в мешок из козьей шкуры и достал из него горсть крупных жуков, которых он любезно предложил своему гостю. Филипп отказался от такого угощения; тогда вождь сам на его глазах, не торопясь и с видимым наслаждением, съел всю пригоршню, встал и сделал Филиппу знак следовать за ним. Когда тот поднялся, чтобы идти, он вдруг увидел, что прибоем выкинуло на берег его собственный сундук; он, конечно, поспешил к нему, дав понять дикарям, что это его собственность; достал из кармана ключи, отпер замок и собрал в узелок самые необходимые предметы, не забыв захватить и мешочек с червонцами, которые всегда могли понадобиться.

Готтентотский вождь не протестовал против этого, но подозвал одного из близстоявших людей, указал ему на замок и железные петли сундука и затем пошел в сопровождении Филиппа по направлению к своему краалю.

Час времени спустя они пришли к селению, состоявшему из ряда низеньких хижин, крытых шкурами, и были встречены женщинами и детьми, которые, по-видимому, пришли в неописанный восторг от наряда своего вождя. К Филиппу все они отнеслись с большой предупредительностью: кто нес ему молоко, кто плодов. Глядя на этих дочерей Евы, их отвратительные черты и уродливые формы, он невольно вздохнул, вспомнив свою прекрасную Амину.

Солнце клонилось к закату, и Филипп чувствовал себя страшно утомленным, а потому объяснил знаками дикарям, что желает отдохнуть. Его тотчас же отвели в хижину, и хотя в ней было очень грязно и обоняние его страдало от зловония, да и насекомых было много, тем не менее от с удовольствием положил голову на свой узел и сейчас же заснул.

Проснулся он лишь на следующее утро, когда его разбудил вождь, пришедший в сопровождении другого готтентота, говорившего немного по-голландски. Последнему Филипп высказал свое желание быть отведенным в голландское поселение, куда заходили проходившие здесь суда, на что туземцы отвечали, что в настоящее время в заливе не стоит никакого судна. Тем не менее Филипп просил, чтобы его проводили туда, будучи уверен, что там ему, наверное, скорее всего представится случай попасть на какое-нибудь судно, а в ожидании этого случая он все же будет среди европейцев. Расстояние до селения было невелико, всего один день пути, и после непродолжительных переговоров с вождем, человек, говоривший по-голландски, пригласил Филиппа следовать за ним, сказав, что проводит его к поселению голландцев. Досыта напившись молока, принесенного ему женщинами, и отказавшись от пригоршни жуков, опять любезно предложенной вождем, он взял свой узелок и последовал за проводником.

Под вечер они пришли к гряде холмов, с которых открывался вид на Столовый залив и на селение, всего какой-нибудь десяток домов, где ютились европейцы. К великой своей радости, Филипп увидел в заливе судно под парусами и, дойдя до берега, к которому он спешил изо всех сил, убедился, что с судна была послана на берег шлюпка за свежими припасами и водой. Простившись с провожавшим его туземцем, он подошел к экипажу шлюпки, объяснил им, кто он, рассказал о гибели «Тер-Шиллинга» и просил принять его на борт.

Офицер, командовавший шлюпкой, охотно согласился принять его, но заявил, что судно идет домой, то есть в Амстердам. При этом сердце Филиппа радостно забилось. Конечно, если бы судно шло в Индийский Океан, он все равно сел бы на него и продолжал бы начатое им дело, но теперь, когда ему представлялся случай свидеться с Аминой, он невольно ощутил радость и сознание, что и для него еще есть счастие на земле, есть светлая радость, и что вся его жизнь не есть сплошная жертва долгу, а попеременно — тяжелый подвиг и сладкий отдых.

Он был ласково принят капитаном, предложившим ему бесплатный проезд на своем судне, и спустя три месяца без всяких особых приключений в пути, опять стоял на якоре в гавани Амстердама.

ГЛАВА XI