Корабль-призрак

Теперь можно было считать сражение оконченным; оставалось только спасать экипаж горевшего фрегата. С «Дорта» спустили шлюпки, но из них только две были в полной исправности; одну из них Филипп отправил на корвет с приказанием выслать все шлюпки на помощь фрегату, что и было сделано, так что большую часть оставшихся в живых из команды фрегата удалось спасти.

В продолжение двух часов орудия фрегата раскаленные огнем пожара, продолжали разряжаться сами собой, затем огонь перешел на пороховые погреба, и фрегат взлетел на воздух; из людей в это время на нем уже никого не оставалось после взрыва; то же, что осталось от фрегата, медленно затонуло и исчезло под водой.

В числе пленных, захваченных в этом бою Филиппом, оказались и два мнимых пассажира, отпущенных Филиппом у Сан-Мариа за выкуп; теперь они были в форме испанских офицеров, что подтвердило справедливость сообщений бедного негра. Оба эти военные судна были высланы из Лима с специальной целью захватить «Дорт» и, если возможно, вернуть отнятый у испанцев груз, причем испанцы рассчитывали, что с таким превосходством сил они легко справятся с голландцем.

Посоветовавшись с Кранцем, Филипп, видя корвет в самом жалком состоянии, согласился, в виду того, что Голландия и Испания в данный момент не воевали, отпустить это судно вместе со всеми пленными.

Спустя три недели «Дорт», продолжавший беспрепятственно свое плавание, благополучно вошел в рейд Батавии, где нашел три судна своей бывшей флотилии, отправленные адмиралом вперед. Они стояли здесь уже несколько недель, успели разгрузиться и принять груз и теперь были уже в полной готовности отправиться в обратный путь.

Филипп немедленно изготовил свои депеши и подробное донесение о всем случившемся, затем съехал на берег, чтобы поселиться на даче того самого негоцианта, у которого он жил в первый свой приезд в Батавию, в ожидании, пока «Дорт» примет груз и будет готов к отплытию.

ГЛАВА XX

Теперь мы должны вернуться к Амине, которую мы застаем опять на том же берегу, где она сидела с Филиппом в то время, как их задушевную беседу нарушило появление одноглазого Шрифтена с извещением компании.

— Увы! — воскликнула она про себя. — Таинственная наука моей матери погибла безвозвратно! Между тем, я не могу выносить долее этой тревоги, этой неизвестности, ни присутствия этих глупых патеров!

С этими словами она встала и пошла домой.

Патер Матиас не отправился в Лиссабон, как сперва намеревался, отчасти потому, что вначале не было оказии, а затем из чувства благодарности к Филиппу, считая себя не в праве оставить одну его молодую жену, которая, согласно его наблюдениям, с каждым днем все больше и больше отпадала от христианской религии. Она говорила, что отказывается верить в то, чего не может понять ее ум; она признавала красоту и возвышенность великих принципов христианского учения, но не соглашалась с патерами в способах понимания и применения этих высоких доктрин. Желая спасти столь молодую и прекрасную душу и обратить ее на путь истинный, патер Матиас совершенно отложил мысль о возвращении в Лиссабон и решил всецело посвятить себя святой задаче приобщения этой заблудшей души к лону христианской Церкви.

— О, обладай я искусством и знаниями моей матери, я бы могла увидеть теперь, где мой Филипп, и что ему грозит! — говорила Амина, входя в дом. — А как ясно мне помнится то время, когда мой отец находился в отсутствии, и я глядела на воду, которую мать зачерпнула рукой, и видела в этой воде на ее ладони и лагерь бедуинов, и боевую схватку, коня без седока и тюрбан, лежавший на песке! — И Амина глубоко задумалась.

— Да, мать моя, ты одна можешь мне помочь! Открой мне во сне твое всезнание! Да… да… теперь я припоминаю это слово, имя духа; кажется, это было «Торшун»… да, да… мне думается, это было именно Торшун. Мать моя, помоги мне! Помоги, молю тебя!

— Ты взываешь к Пресвятой Деве, дитя мое? — сказал патер Матиас, вошедший в комнату в тот момент, когда у Амины вырвалось последнее восклицание. — Это ты хорошо делаешь. Она может явиться тебе во сне и укрепить тебя в правой вере!

— Я взывала, отец мой, к моей усопшей матери, которая теперь в стране духов! — сказала Амина.

— Да, но как неверная, она едва ли в стране блаженных духов, пребывающих на лоне Божием!

— Едва ли, думается мне, справедливый Бог будет карать бедную женщину за то, что она жила и умерла в вере своих отцов и своей страны, где другой веры не знали. Она никакого зла в своей жизни не делала! Почему же должна она страдать за незнание той веры, которой она никогда не имела даже случая отвергать, потому что никогда не слыхала ничего о ней?

— Не будем говорить об этом, дитя мое, но возблагодари Небо за то, что оно дало тебе возможность быть приобщенной к святой Церкви Христовой.

— Я благодарна Небу за очень многое, отец мой, но теперь устала и пожелаю вам спокойной ночи!