Корабль Рима

Центурион бросился вперед, вынудив Халила поднять щит и опустить меч, ища возможности для контратаки. От Септимия не укрылась поза нубийца, который напрягся, словно сжатая пружина, и ждал шанса одним ударом закончить бой. Стиснув зубы, Септимий перенес тяжесть тела на раненую ногу. Он почувствовал, как поврежденная мышца рвется от напряжения, и из его горла вырвался крик боли, соединившийся с боевым кличем. Центурион выбросил вперед скутум, ударив медным умбоном щита по руке Халила, державшей меч. Неожиданная атака вывела нубийца из равновесия, заставив попятиться. Подавив инстинктивное желание ослабить нагрузку на раненую ногу, Септимий не ослаблял натиск, вложив все свои силы в отчаянную атаку. Халил слегка приподнял руки, пытаясь восстановить равновесие, и центурион использовал этот шанс. Молниеносным движением он направил гладий в незащищенный промежуток, и лезвие меча обрушилось на руку Халила, отсекая запястье. Нубиец вскрикнул от боли, выронил щит и, согнувшись, схватился за обрубок руки. Септимий занес меч, чтобы прикончить противника, но в последний момент повернул оружие и обрушил на макушку Халила железное навершие гладия. Нубиец без чувств растянулся на палубе.

Падение Халила не осталось незамеченным передней линией карфагенян, и потеря такого могучего воина, единственного, кто смог пробить брешь в боевых порядках римлян, сломила их дух. Когда последний из попавших в ловушку врагов пал под ударами матросов Аттика, Септимий медленно выпрямился.

— Вперед! — приказал он, получив наконец возможность управлять ходом боя.

Повинуясь знакомой команде, строй легионеров пришел в движение, производя опустошение в первой линии врага. По боевым порядкам карфагенян прокатилась волна паники, набиравшая силу, и вскоре они обратились в бегство, спасаясь от надвигающейся стены щитов и мечей; образовавшаяся после их отступления пустота ускорила продвижение римлян. Почти одновременно карфагеняне прекратили сопротивление и покинули главную палубу. Почувствовав, что враг бежит, легионеры издали победный клич.

— Друз! — окликнул Септимий, и опцион тут же возник рядом с ним. — Две команды, одну на бак, другую на корму. Очистить палубы, затем трюм. Подавить любое сопротивление.

Опцион кивнул и отправился выполнять приказ. И только тогда Септимий упал.

* * *

Гамилькара до глубины души потрясла развернувшаяся перед его взором картина. Повсюду, куда ни кинь взгляд, карфагенские галеры были вовлечены в безнадежную схватку с врагом, который каким-то образом ухитрился превратить морское сражение в сухопутное, мгновенно сведя на нет преимущество в искусстве навигации, создававшееся многими поколениями карфагенян. Пунийские воины, непревзойденные мастера абордажа и молниеносных атак, оказались бессильными перед эффективной тактикой римских легионеров, щиты которых выстраивались в непробиваемую стену, методично сметавшую противника с палубы.

Квинквирема Гамилькара, «Библос», без помех огибала фланг битвы — ее размеры отпугивали римские галеры, не решавшиеся атаковать врага. «Библос» был окружен карфагенскими триремами, пребывавшими в явной растерянности. Сумев уклониться от гибельного штурмового трапа римлян и наблюдая за судьбой тех, кому не повезло, они воздерживались от столкновения с врагом. Гамилькар испытывал острое чувство стыда, видя страх и нерешительность соплеменников.

Даже на расстоянии мили посланник различал силуэт «Мелкарта», выделявшегося своими размерами среди других галер. Центр карфагенского строя был полностью уничтожен, и флагман разделил участь остальных кораблей. Картина разгрома привела Гамилькара в чувство, заставив трезво оценить сложившуюся ситуацию с точки зрения главнокомандующего. Сражение проиграно. С горечью и стыдом Гамилькар был вынужден признать, что остатки флота может спасти лишь один приказ. Проглотив стоявший в горле ком, он отдал команду к отступлению, проклиная адмирала, который в очередной раз привел сыновей Карфагена к поражению.

* * *

Гиско взревел от бессильной ярости, когда карфагенские воины покинули главную палубу, оставив адмирала в окружении десятка телохранителей. Едва сдерживая себя, он смотрел, как боевой клич пунийцев сменяется приглушенными возгласами паники и взглядами, направленными назад, — солдаты искали пути к отступлению. Гиско видел, как упал Халил, громадная фигура которого была хорошо различима в суматохе боя. И сразу же прозвучал приказ к наступлению — центурион вновь принял командование над своими людьми. Победа ускользнула от Гиско после того, как римляне сумели перестроиться и закрыть брешь. И это все заслуга одного человека — того, кто бежал по штурмовому трапу в решающий момент битвы.