Корабли Санди

- На конверте написано: "Начальнику угрозыска Бурлакову Ефиму Ивановичу". Ему и передай. Он был добр ко мне. Это он устроил меня тогда на морзавод. Передавай привет от Василия Ивановича Скоморохова. Он знает. Такое мое настоящее фамилие. Да, на конверте написано: "После моей смерти". Ты это зачеркни. Я бы мог прожить еще лет десять... Ермак бы полностью отсидел. Негоже это. Ермаку скажи, что я с а м... написал. Только не мог сразу решиться отдать. Может, так и не решился бы, кабы он тебя не прислал. Значит, ждет...

- Спасибо. До свидания, Василий Иванович!

- Прощай, Санди. Иди!

Я крепко пожал ему руку и ушел какой-то смущенный. Почему-то я даже радости не мог испытывать в этот час. На улице меня ждал встревоженный Олежка.

- Скорее, Санди, бежим за угол! - Он схватил меня за руку и потянул за собой.

Я понял, что дорога каждая минута, и не брыкался. Он затащил меняв какой-то переулок. И вовремя: в конце улицы показались хулиганы из шайки Великолепного.

- Скорее, скорее! - торопил Олежка.

Мы прошли через овраг, застроенный серенькими домишками. Там проходил трамвай. Мы вскочили в первый попавшийся вагон.

- Как мне увидеть товарища Бурлакова? - спросил я пожилую секретаршу в роговых очках.

- Проходите. Он у себя.

Товарищ Бурлаков сосредоточенно рассматривал какие-то снимки на пленке и курил. В пепельнице горкой вздымалась груда окурков. Он не сразу поднял голову. Но, когда поднял, я сразу узнал инспектора. Он нисколько не изменился с того дня, когда приходил в интернат для слепых, - такой же рыжий, кареглазый, веселый и доступный.

- Это вы? - изумился я.

- Наверно, я! А ты, собственно, кто? Лицо знакомое.

- Санди Дружников. Помните, вы угощали троих ребят шоколадом? Ату, Ермака и меня. На Приморском бульваре.

- А-а! Санди, который делает корабли! Прекрасные корабли. Сколько раз я любовался ими в витрине Дворца пионеров.

- Я уже давно настоящие делаю. Вот скоро сойдет со стапеля. Как я рад, что это вы! Вот удача Ефим Иванович...

И вдруг неожиданно для самого себя я всхлипнул. Это было отвратное зрелище: высокий, широкоплечий парень восемнадцати лет плакал, как девчонка.

- Ну-ну, Санди! - Бурлаков даже сконфузился. Стыдно стало за меня.

Он сунул мне в рот папиросу и дал закурить. Я вытер слезы надушенным платочком, так как у мамы ужасная привычка отдушивать все белье (вот бы меня сейчас видел дедушка Рыбаков!), неловко закурил, не затягиваясь, и кое-как овладел собой.

- Попал в беду? - сочувственно полюбопытствовал Бурлаков, отодвигая снимки.

Черт побери, кажется, он принял меня за стилягу, попавшего в дурную компанию. Невольно я ухмыльнулся.

- Нет? Тогда чем обязан визитом?

Волнуясь, торопясь, перескакивая с пятого на десятое я рассказал все, что надо было ему знать. Под конец рассказа я совсем успокоился: доброжелательно и честно меня слушали. Я еще не закончил рассказа - не успел про письмо, - как он вызвал по телефону троих сотрудников. Одним из них оказался Анатолий Романович. Он довольно сухо кивнул мне головой. Двое других сначала показались мне похожими друг на друга. Оба в форме, подтянутые, мужественные, подчеркнуто серьезные. Но потом понял - не похожи. К тому же майор Зимин постарше и попроще. Цельный - весь тут. Лейтенант Сенчик был чем-то уязвлен. Гонорист и любил, кажется, подкалывать. В общем, все трое славные парни!

- Они занимаются делом Великолепного...- пояснил мне Бурлаков и, чем-то весьма довольный, велел мне снова все рассказать по порядку.

- И не торопись, не упускай ни одной детали,- добавил он.

Я снова рассказал все, уже увереннее, напирая на те места, которые, как я заметил, особенно заинтересовали Бурлакова. Вчерашняя история с Леночкой вызвала бурные одобрения. Все оживились. А потом я передал сегодняшнюю встречу с Василием Ивановичем.

- Показание?!- недоверчиво воскликнул Ефим Иванович. - Ты мне ничего про него не сказал.

- Я еще не дошел до него...

- Где же это показание?

- Вот.

Я вытащил письмо из внутреннего кармана пиджака и передал по назначению.

Бурлаков мельком взглянул на адрес и аккуратно вскрыл конверт. Он читал, а мы все трое смотрели на него. У Ефима Ивановича было выразительное лицо. Чувства и ощущения проходили по этому лицу, как волны: деловая заинтересованность, удивление, гнев, отвращение, сочувствие, удовлетворение, радость, торжество, перешедшее сразу в озабоченность и тревогу.

- Это должны были узнать мы сами, - не без досады буркнул он и передал письмо майору.

Тот стал читать и удовлетворенно хмыкнул. Сенчик прочел молча, без выявления чувств. Анатолий Романович даже просиял. Мне не предложили прочитать.

Только они было, увлекшись, начали профессиональный разговор, вставляя словечки на жаргоне Великолепного, вроде: "раскололся", "перо" и тому подобнее, как я прервал их:

- Ефим Иванович, я-то не читал письма. Теперь Ермака выпустят или надо еще что-нибудь добывать?

Бурлаков усмехнулся, вышел из-за стола и обнял меня за плечи: