Корабли Санди

— Куда спрятаться? — шепнул Ермак. Он почему-то смутился ужасно. Ему явно не хотелось встречаться с отцом.

Санди сделал ему знак, и, когда отцы прошли в столовую, мальчики проскользнули в ванную комнату. Прятаться так прятаться…

Так они слышали этот разговор. А жаль! Пусть бы лучше один Санди его слышал. Уж очень расстроился тогда Ермак. Стыдно ему было за отца и больно.

— Садись! — сдержанно пригласил Андрей Николаевич. Оба сели у круглого лакированного стола, на котором чугунно темнела треугольная пепельница. Закурили.

— Если разрешишь, я твоих… мои самые дешевые, — сказал Станислав Львович, беря папиросу из портсигара Дружникова. — Да… Давненько мы не виделись. Лет десять? Или больше? Я следил за твоими успехами. Высоко ты поднялся, Андрей, и в прямом и в переносном смысле. Добился своего. С детства ведь мечтал стать летчиком. Помню, помню! Если не возражаешь, я пересяду в кресло.

Зайцев не знал, что Андрея списали на землю. Видимо, Ермак ничего не говорил отцу.

— У тебя какое-нибудь дело? — нетерпеливо пере бил Дружников.

— Да. Дело… Конечно. Тебе хочется, чтоб я скорее ушел? Ты всегда был сухарь, Андрей. Но сейчас мне невыгодно раздражать тебя правдой. У меня к тебе просьба.

— Слушаю, — коротко ответил Дружников. Удивительно были не похожи друг на друга эти бывшие друзья. (Они действительно были когда-то друзья со школьной скамьи, пока не разошлись в разные стороны!)

Дружников — строгий, волевой, подобранный, подтянутый даже теперь, пережив такое крушение в своей жизни. Он сидел выпрямившись, не касаясь спинки стула, и холодно смотрел на друга юности. Стасик Зайцев, располневший, преждевременно обрюзгший, со «следами красоты» на лице, развалился в кресле, заложив нога на ногу, и с насмешливой веселостью наблюдал «преуспевшего» товарища. На нем был модный костюм, но уже покрытый пятнами, застиранная белая сорочка, выцветший галстук с непонятным рисунком, остроносые потрескавшиеся туфли. Стасик, как говорится, держал фасон, но в зеленоватых кошачьих глазах запряталась тоска, неуверенность в завтрашнем дне, предчувствие, что опять кончится бедой, и потому раздражение на всё и на всех и злоба.

— Видишь ли, Андрюша, — начал он доверительно, — я сейчас на мели. Обещали хорошую работу, но… надо подождать. А знаешь — семья! Дети. Ермак только в седьмом классе. Дочь — слепая… от другой жены. Надо помогать. Не мог бы ты мне одолжить денег?

— Не дам ни копейки! — отрезал Дружников.

— Зачем же так Категорично? С такой раздражительностью! Я же взаймы прошу — отдам. Не обратился, если бы не крайность. Попросту есть нечего. Пособий безработному у нас, к сожалению, не дают!

— Тунеядцу — хочешь ты сказать! — взорвался Андрей Николаевич. — О каких безработных может у нас быть речь, когда всюду не хватает рабочих? Почему ты не хочешь трудиться, как все люди?

— Где? Найди мне подходящую работу. Я бы с радостью.

— Иди на завод.

— Физическая работа мне противопоказана — печень.

— Ты когда-то отлично чертил, хотя и ленился. Работай чертежником. Завтра же можно устроиться.

— Чертежником!! У меня же плохо со зрением. Ты что, хочешь, чтоб я ослеп? Заведующим клубом я бы пошел — это мне подходит, но не возьмут.

— Какую хорошую работу тебе обещали? Станислав Львович замялся:

— Мне бы не хотелось говорить об этом… Я суеверен. Еще сорвется.

— Нигде ты не будешь работать!

…Тем временем Ермак, смущенный и несчастный, шепнул Санди на ухо:

— Войди к ним. Будто ты пришел. Напрасно ты спрятался. — Бедняга надеялся, что его отец постесняется Санди и уйдет. Ермак не подозревал, что его друг переживал в тот час не менее остро (темная комната скрывала жгучий румянец на щеках Санди).

«Ведь у нас есть деньги, — с горечью и стыдом думал Санди, — почему он ему не даст? Им правда нечего есть. Ермак всегда голодный». «Устыдить» своего отца Санди отнюдь не надеялся.

С тяжелым чувством вышел он из ванной, на цыпочках прошел к входной двери, хлопнул ею погромче и появился в дверях столовой красный и взбудораженный. На него не обратили внимания. Отец только сердито махнул рукой, чтоб он ушел и не мешал. Пришлось уйти. Санди сел было в спальне родителей. Но через минуту услышал шаги Ермака — он уходил. Санди выскочил за ним на площадку. Оба отца уже кричали на всю квартиру.

— Я пойду с тобой, Ермак! — попросился Санди.

— Не надо, Санди. Я один. А ты вернись к ним. Может, папа тебя не видел?

— Ермак, я считаю, что мой отец должен был дать денег. Он откладывал на покупку машины. А теперь решил не покупать… Я не знал, что он жадный.

— Он не жадный, — возразил Ермак, — он принципиально не хочет дать, потому что мой отец не работает. Он всю жизнь ищет «хорошее» место… Разве я не знаю? Он просто не хочет работать. Как только мне исполнится пятнадцать лет, я пойду работать на завод! Я так решил. И я так сделаю.

— Бросишь школу?

— Учиться можно и вечером. Иди, Санди. Спасибо тебе за все!

Ермак вдруг всхлипнул, и это было так неожиданно, так не похоже на него, что у Санди перехватило горло. Ермак бросился вниз по лестнице. Санди постоял, постоял и вернулся на кухню.