Корабли уходят к планетам

Широко и счастливо улыбаясь, Георгий Николаевич поднялся из-за стола и пошел навстречу Борису Ефимовичу, неизменному заместителю Сергея Павловича Королева, и Борису Викторовичу Раушенбаху (тогда члену-корреспонденту, ныне академику), тоже давнему соратнику Королева. В кабинет не спеша вошел крупный, атлетического сложения, светловолосый, с высоким открытым лбом человек — Николай Степанович Лидоренко, руководитель института, чьи солнечные батареи питали космические автоматы и корабли, надолго покидавшие Землю. Постепенно комната наполнялась. Одни подходили к Георгию Николаевичу обсудить вопросы, прямо относящиеся к совещанию и, пользуясь моментом, непосредственно к нему не относящиеся. Другие споро обсуждали дела между собой. Кабинет гудел. Перед самым началом заседания почти все места уже были заняты. Тихо и скромно, стараясь оставаться незамеченным, вошел плотный человек с крупной седой головой. Присутствующие, как один, живо обернулись к нему, устремив на вошедшего потеплевшие глаза, в которых нетрудно было прочесть чувство глубокой симпатии. На миг смолкли разговоры.

«Проходите, Алексей Михайлович! Вот сюда, пожалуйста, Алексей Михайлович!»

— Ничего, ничего… Не беспокойтесь…

Человек сел в углу, у окна. Глядя на него, легко можно было понять, что он искрение не хочет приковывать внимание к собственной персоне.

Это был Исаев. Главный конструктор ракетных двигателей космических аппаратов. Замечательный, удивительный человек. Крупнейший специалист в области ракетной техники. Алексей Михайлович Исаев отличался глубоким, идущим от самых истоков души, демократизмом, любовью к людям. О его простоте, доступности, стиле общения с людьми ходит множество поразительных историй.

…Время подошло к назначенному сроку. Георгий Николаевич пододвинул к себе список с фамилиями приглашенных.

— Так. Вижу: баллистики здесь. Управленцы здесь? Здесь. А что-то я Владимира Александровича не вижу?

— Я за него, — ответил заместитель главного конструктора оптических приборов. — Владимир Александрович приболел.

— А, Виталий Иванович, тебя за Николаем Степановичем не видно. Ну, что ж, все в сборе. Начнем, пожалуй.

По мере того, как шло заседание Совета, я постепенно успокаивался. Вопросов на повестке дня стояло много. Георгий Николаевич предоставлял слово докладчику, тот коротко излагал суть проблемы.

Затем Бабакин четкими, точными фразами производил как бы усиление речи докладчика, заостряя внимание на самых жгучих сторонах проблемы. Два-три коротеньких выступления с места заинтересованных главных (или их представителей), и зачитывается решение. Если решение длинное, читал автор-докладчик, если небольшое — сам Бабакин. Быстро уточнялись некоторые формулировки, принималось решение. Теперь оно будет в кратчайший срок отредактировано, разослано заинтересованным организациям и принято к немедленному и безусловному исполнению.

Только два вопроса заняли немало времени. Первый касался готовности наземного командно-измерительного комплекса и, в первую очередь, его ядра — Центра дальней космической связи. Там шла реконструкция. А второй — тех злосчастных перегрузок в 450 единиц.

— Знаете, — говорил Георгий Николаевич, — что мы вынули из машины? Дрова! Да, да, дро-ва! С кронштейнами и креплениями мы уже разобрались. При повторных испытаниях все приборы оставались на местах. А вот функционировали многие из них негоже. А то и вообще не включались. Надо, выходит, вернуть приборы вам на доработку. «Центрифужить» — по всей строгости! Выдержите, — милости просим.

Тут и разгорелись дебаты. Одни, ссылаясь на то, что динамические испытания провели достаточные, предлагали после доработки сразу установить приборы на аппарат и прокрутить их в составе всего аппарата. Так, дескать, сэкономим время, да и комплексное влияние всей конструкции учтем. Но Георгий Николаевич убедил коллег повторить динамические испытания по полной программе.

— Так — дольше, но быстрее, — с улыбкой резюмировал он.

Наконец, дошла очередь до испытаний в КИСе. Георгий Николаевич сказал:

— О ходе испытаний опытных машин и подготовке к испытаниям летных нам доложит Марков. — И тихо добавил:

— Давай, Юра!

…И вот тут волнение вновь охватило меня. Взгляд налево — сидит один главный, направо — другой. И перед ними — прославленными инженерами — надо говорить. Подошел к таблицам, графикам. Начал рассказывать об основных отказах, имевших место в процессе испытаний, их причинах, подробно, может быть, излишне подробно остановился на тех дефектах, анализ которых еще не был завершен. Затяжка же с анализом (нам, испытателям, любой анализ кажется длительным) мешала своевременным доработкам и проверкам летных аппаратов. В ходе доклада ясно ощутил: говорить коротко, сжато, куда труднее, чем с подробностями, но перестроиться уже не сумел. И забыв, что доклад надо сперва обсудить, не сделав паузы, залпом прочитал решение. Георгий Николаевич, до этого несколько раз вмешивающийся в плавное (как мне казалось) повествование в целях того же усиления, меня в данном месте почему-то не остановил и дал дочитать до конца.