Так я уговаривал себя и в подтверждение этих уговоров находил все больше знакомых мест.
Однажды я оказался в старых кварталах недалеко от реки, за Троицким монастырем. И увидел, что кварталы эти сохранились с прошлого века почти полностью. Запутанные переулки, старые особняки, площадь, от которой лучами разбегались улицы с низкими кирпичными домами, витые фонарные столбы из чугуна.
В детстве я не любил эти места: они были далеко от моей Гончарной улицы и казались чужими. Но сейчас я обрадовался им всей душой. Один раз, воровато оглянувшись, даже присел на корточки и погладил булыжники старой мостовой — сохранилась такая в кривом Кирилловском переулке…
Я вспомнил, как летним вечером зашли мы сюда с мамой, искали дом какой-то портнихи (было мне тогда лет восемь). Я шагал босиком и с удовольствием ступал по гладким выпуклым булыжникам. Они были очень теплые, а между ними росли щекочущие травинки.
Вон в том двухэтажном доме с чугунной решеткой балкона жила портниха.
Надо спросить Петьку, помнит ли он такое…
В центре Старотополя ничего знакомого почти не осталось. Сплошная современная цивилизация, как и в нынешнем Византийске. И все же мало походил Старотополь на Византийск. Не было праздничности, беспечности. Хмурость и озабоченность витали на улицах. Я разменял в автомате несколько купюр на груду мелочи и раздавал ее нищим, которые встречались в каждом квартале. А у кладбища нищие сидели длинной шеренгой, хотя, казалось бы, ждать подаяния там не от кого. Кто ходит на заброшенные могилы?
На кладбище я приехал утром третьего дня.
Памятник был отчищен, вымыт и стоял прямо. На старом месте. Все как полагается: гладкий гранит, надпись, эмалевый медальон с фото. Мамино молодое лицо было таким живым… Я почему-то ощутил себя виноватым и отвел глаза.
Из большого карманного блокнота я выдернул листок, сделал кораблик и оставил его в увядшей траве у камня.
И пошел драться на дуэли.
Место, отведенное властями для дуэлей, выглядело весьма романтично. Когда-то здесь был старинный гостиный двор — в детстве я видел его еще не разрушенным. Теперь от длинного двухэтажного здания остались только высоченные кирпичные стены с пустыми проемами арочных окон. Внутри было похоже на узкий крепостной двор, поросший жесткой травой. Было зябко, вверху бежали серые быстрые облака. Со стен светили круглые прожекторы. В одном углу этого двора-здания был выстроен пластиковый домик. Контора.
В конторе я встретился со своим противником и его секундантами. Секунданты были, разумеется, Крючконосый и отставной штабс-капитан Гвальский. Мы раскланялись с холодной учтивостью. У меня секундантов не было, но два молодых человека (внешностью и манерами похожие на лощеных официантов) заверили меня, что они, представители фирмы «Барьер», будут со всей тщательностью соблюдать мои интересы.
Признаться, все это мне казалось ненастоящим. Полусон-полутеатр… Я не запомнил ни подробностей, ни лиц. «Официанты» открыли передо мной длинный футляр. В нем на бордовом плюше блестели несколько клинков разной формы.
— Выбирайте, месье.
Я выбрал тонкий палаш с удобной защищенной рукоятью, вернее даже, саблю, потому что узкий клинок с желобком был еле заметно изогнут. Графу Угину дали такое же оружие.
«Официанты» что-то вежливо объясняли мне, я машинально кивал. Было уже все равно.
— Советую вам снять куртку, — сказал один из секундантов.
— Сойдет и так…
Нас отвели к площадке у стены. Прожекторы мягко высвечивали утоптанную землю. У края площадки я заметил полного мужчину в белом халате, двух юрких типов со съемочными камерами и седого усатого распорядителя с талией танцора и повадками старого кавалергарда.
Мне и графу дали последний раз расписаться в протоколе: примирения, мол, быть не может, готовы к сражению до окончательного результата.
Затем распорядитель-кавалергард решительным жестом отправил секундантов, репортеров и врача за пределы площадки, а графа и меня развел по углам, как боксеров на ринге.
— Прошу в позицию, господа!
Граф Угин изящно встал в боевую стойку. Я тоже быстро изготовился. И все время почему-то вспоминал серый камень и бумажный кораблик на кладбище.
Граф Угин, глядя мне в глаза, иронически улыбался. Его секунданты (я увидел это мельком!) — тоже. Наверно, они усматривали во мне дилетанта, где-то нахватавшегося верхушек фехтовального мастерства и решившего теперь возместить недостаток опыта натиском и энергией. Этакий пышущий боевым энтузиазмом толстяк, готовое чучело для уколов и рубки.
«Пора», — подумал я. Быстро вздохнул, напряг и расслабил мышцы. Толчком нервов послал по жилам привычное электрическое щекотание. Свет прожекторов потускнел. Движения людей стали медленными. Воздух загустел. Я шевельнул клинком. В таком состоянии главное — рассчитать инерцию. При сильном взмахе клинок может уйти далеко в сторону, а рукоять вырваться из ладони.
Распорядитель очень плавно поднял руку (а на самом деле вскинул ее). Стал шевелить губами. Я понял, что он говорит:
— Готовы, господа? Начали!..