Кораблики, или «Помоги мне в пути…»

— М-м, не думаю. Это просто совпадение. Хотя, возможно, о чем-то он догадывался. Наверно, подумал, что здесь, на окраине, вам будет удобно и спокойно. Безопасно…

— Он был прав.

— Надеюсь, вы не говорили ему обо мне… ничего лишнего?

— Упаси Господь!

— Благодарю… Мальчикам, наверно, пора спать. Тем более что они, как все мальчики, еще подурачатся перед сном. А вставать вам рано, если хотите попасть на утренний рейс.

— Вы правы.

… Утром мы отвезли Сивку отцу Венедикту и отправились в аэропорт. С Кысом в мягкой дорожной сумке.

Встречи и прощания

1

Юджин встретил нас на аэровокзале. Приехали к Юджину в его пустую квартиру (жена с дочерью и внуками отдыхала где-то на дальних берегах).

Юджин рассказал подробно о гибели «Иглы». Хотя какие там подробности! Сигнал о взрыве, вот и всё. Точнее, не о взрыве, а о мгновенном исчезновении. Было несколько версий, но самая вероятная — аннигиляция. Скорее всего, она случилась, когда «Игла» вошла в плотный сгусток антипространства в заблокированном темпоральном поле. Причем это случилось в тот миг, когда система переключала блок питания отражателей и на микроскопическую долю секунды оставила корабль без защиты. С точки зрения теории вероятности, событие почти немыслимое.

— И все же это наиболее допустимое объяснение… — вздохнул Юджин.

— Если не единственное, — согласился я.

— Ну… теоретически все-таки не единственное. Мог аннигилировать сам Конус. Если в нем начался разлад. Если… Конечно, это сплошная фантастика, но иногда я думаю: вдруг в его мозгах родилась идея о бессмысленности всего нашего дела? О бессмысленности всякого бытия? И он решил перестать быть…

— Что за чушь? С какой стати он мог к этому прийти? Когда мы прощались, он был… вполне…

— Пока твоя капсула была в переходном тамбуре, могло случиться многое. В конце концов, откуда мы знаем, как Пространство влияет на искусственный интеллект?

«В самом деле…» — подумал я.

— Кстати, что там у него было с навигационной программой?

— Малость сдвинулся на идее раздвоения путей и сознания.

— Ну вот видишь…

— Все равно Конус не стал бы губить Дона и Рухадзе.

— Он мог не рассчитать… Может быть, думал, что «Игла» уцелеет и вернется без него по туннелю.

— Конус не мог рассчитать?

— Ладно, что теперь гадать… А тебе повезло, что успел уйти.

— Я иногда чувствую себя дезертиром…

— Дурак ты, Питвик, — искренне сказал Юджин.

— Это возможно…

Мы, не чокаясь, выпили «Капитана Немо», помянули Дона и Рухадзе.

Петька в это время возился с нашим старым патефоном, который оказался у Юджина. Поставил «Дубровского».

О, дай мне забвенье, родная,
Согрей у себя на груди, —

запел тенор Смирнов, живший полтора века назад. Печальная эта песня была под стать настроению.

Мы вдвоем смотрели на Петьку. Патефон стоял на полу, Петька сидел перед ним на корточках. Кыс устроился рядом и слушал, наклонив голову. Петька гладил его, а про нас будто забыл.

— Если бы ты знал, как я изводился из-за этого обормота, — сумрачно сказал Юджин, — когда стало известно, что он исчез. И лабораторию бросить нельзя, и связь раз в две недели, и… Я поднял на ноги всех знакомых из ОГ. Но ведь Старотополь не Византийск, там с поиском не развернешься…

Пластинка кончилась, и Петька услышал, о чем разговор. Нахохлился, спрятал лицо за торчащими облупленными коленями и сказал, будто из кокона, глухо и упрямо:

— А если бы я не ушел, никто ничего не узнал бы про RT…

Телепередачи о «Розалинах» шли непрерывно. Даже здесь, в Византийске, им отводилась масса времени.

«Дети спасены благодаря счастливой случайности!»

«Служба безопасности предотвратила неслыханное злодейство всех времен!»

Никто из репортеров не знал, конечно, о Петькиной и о моей роли в этом деле. И слава богу!

С каждым часом выяснялись новые подробности.