Корделия

Они поехали на фабрику и все обсудили, после чего мистер Фергюсон отбыл, а Корделия осталась побеседовать с Джоном Симнелом и мастерами. Она стояла посреди конторы, вдыхая запах химикалий, высокая и стройная в своем коричневом шерстяном платье и бархатной коричневой накидке. В последнее время она приезжала сюда так часто, что стала чуть ли не необходимой деталью пейзажа. И все-таки интересно, что они говорят между собой: "Еще одно новшество старика Фергюсона"? Или: "Можно себе представить, во что она превратит фабрику"?

Секреты красильного дела, в первый приезд показавшиеся ей весьма сложными, перестали быть таковыми. За лето Корделия одолела гору специальных книг и хотя не разбиралась досконально, как мистер Фергюсон в том, почему одна краска проявляется бледнее, а другая ярче, она быстро запомнила последовательность операций и овладела основами коммерции.

Ей никак не верилось, что вся ответственность действительно ложится на ее плечи. В глубине души Корделия надеялась, что мистер Фергюсон никуда не уехал, а крутится где-нибудь поблизости и, если ее занесет, моментально перехватит вожжи. Или вообще передумает и скажет: "Дорогая, вы всего только женщина, и ваше место — дома. Неужели вы поверили, что я говорил серьезно?"

Однако разум твердил, что все происходит всерьез и человек, к которому она испытывала антипатию, которого склонна была подозревать в неблаговидных поступках, дал ей убедительнейшее доказательство своего доверия.

А она отплатила черной неблагодарностью, обманула всякое доверие. И сейчас, когда интересы дела требовали от нее душевного покоя, предельной собранности и уверенности в себе, ее раздирал жесточайший внутренний конфликт.

После фабрики Корделия велела Томкинсу отвезти себя на Элберт-сквер. Там она попросила его подождать и, спросив у нищего дорогу, пошла по боковой улочке до Спринг-гарденс, где быстро отыскала "Варьете". В тусклом свете октябрьского дня здание показалось ей не особенно презентабельным.

"Синьор Палермо,

всемирно известный иллюзионист, имитация птичьего пения.

Игра на скрипке без струн и на пяти инструментах сразу.

Лотти Фримен,

леди-комик, только что из триумфального турне по ведущим мюзикл—

холлам страны.

Братья Раузы, фокусы, танец на проволоке и китайские фигуры.

Бостонские менестрели.

Вэл Джонсон, штатный комик…"

Должно быть, в этот самый момент за стенами окруженного афишными тумбами здания работает Стивен. Войти и спросить его? Удивится ли он? До сих пор инициатива неизменно исходила от него. Возможно, Стивен считает ее неспособной самой сделать шаг навстречу.

— Что, миссис Фергюсон, ждете открытия?

Дэн Мэссингтон! Опасность! Ни на секунду не потерять бдительность!

— Остановилась почитать афиши. Они действительно исполняют все эти вещи?

— Разумеется. Но это не совсем подходящее зрелище для жены Брука Фергюсона из Гроув-Холла. Тю-тю!

У него был нездоровый цвет лица. Денди, вышедший в тираж.

— Как поживает Брук? — спросил он, идя с ней рядом и стараясь попасть в такт.

— Спасибо, очень хорошо.

— Должно быть, благодаря вашим заботам, дорогая.

Корделия не ответила.

— В газетах пишут, что в прошлом месяце он читал свои стихи в Атенеуме. Жаль, меня там не было. Как, бишь, его величают — вторым Шекспиром?

— Мне неинтересна эта тема.

— Знаю. Но вы чертовски хорошенькая женщина. Я вам это уже говорил?

— Да, благодарю вас.

— Слишком хорошенькая для Брука. Не представляю, как вы его перевариваете. Честное слово. Неужели вы никогда не испытываете потребности в перемене?

— Чего — компании? Да. В этот самый момент. — Она немного ускорила шаг. Казалось, Мэссингтон не расслышал ее ответа.

— В таком случае вспомните обо мне. Я доставлю вам море удовольствия. Вы обиделись?

— Да, очень.

— Так я и думал. Ладно, сменим тему. Что, если нам зайти куда-нибудь выпить? Здесь за углом есть весьма приличное заведеньице.

— Нет, спасибо.

— Вы, значит, поддались им, — уже другим тоном произнес Дэн. — Крючок, леска, поплавок… Смирились с их непроходимым ханжеством, продали тело и душу. Когда я впервые познакомился с вами, вы были прелестной девочкой, перед которой открывались все дороги. А теперь вы — жалкий инвалид.

— За что вы их так ненавидите?

— Это не ненависть, а презрение. О да, я много дал бы за возможность сбить с них спесь!

— Потому что ваша сестра была несчастлива с Бруком?

— Потому что они ее угробили.

Корделия сказала:

— Вот уже два года вы на них нападаете при каждой нашей встрече. Почему бы вам не обвинить их публично — и покончить с этим?