Корделия

Корделия бросила взгляд на мужа – тот рассеянно крошил хлеб. Ему было не по себе, но он не был готов выступить на ее стороне.

– Как вы считаете, можно их здесь оставить? – обратилась Корделия к остальным членам семьи.

– Э… да, – ответила тетя Летиция, поднимая глаза от тарелки с супом. – Почему бы и нет, Фредерик? Мне кажется, они вполне подходят.

Впервые за много лет Фредерик снизошел до объяснения с сестрой: она показалась ему удобной мишенью, хотя метил-то он не в нее.

– Оставить их здесь – значит вызвать недоумение тех, кто разбирается в подобных вещах. Во всем должна быть гармония. Это было бы непростительной ошибкой… Оригинальность, Летиция, не всегда может служить компенсацией за отсутствие хорошего вкуса.

Часы отнесли наверх, а там пришлось отключить механизм боя, чтобы не мешал спать.

О тете Летиции говорили, что, когда ей было три года, ее испугали цыгане. Должно быть, это был настоящий шок, потому что за последующие пятьдесят пять лет она так и не оправилась. Она была неряшлива; иногда у нее заводились вши, которых она звала "букашками". Она всю жизнь придерживалась одного стиля в одежде и носила длинную оборчатую юбку с отделанным тесьмой корсажем и засаленную блузу из вышитого муслина – такие блузы вот уже четверть столетия как вышли из моды. В холодную погоду на кончике носа у нее всегда болталась капля. Это была недалекая, добрая женщина. Она блюла свое достоинство перед прислугой и преклонялась перед братом Фредериком.

Дядя Прайди был ее полной противоположностью. Ему было далеко за шестьдесят; он был долговяз, носил не особенно аккуратно подстриженную эспаньолку, а мохнатые брови напоминали Корделии двух спящих гусениц. Он отличался острым, живым, немного злым умом, проявлявшимся в двух увлечениях – мышах и музыке.

Дядя Прайди прекрасно играл на виолончели и время от времени выступал в "Джентльмен Концерт-Холле". Что же касается грызунов, то он держал их у себя в спальне – кормил, разводил и скрещивал по своему усмотрению. Иногда по субботам он облачался в старую одежду и шел продавать их на Шудхиллском рынке.

Корделии нравилось быть богатой замужней женщиной – не неотесанной девчонкой; принимать знаки внимания от человека с безупречными манерами; быть своей в этом новом, немного странном мире. К обязанностям по ведению домашнего хозяйства Корделия относилась с неменьшим удовольствием, которого не мог умалить даже тот факт, что она, так же, как экономка, должна была записывать расходы до единого пенни и каждую субботу в четверть девятого утра отчитываться перед мистером Фергюсоном.

Временами она начинала сомневаться в любви к Бруку, но чаще всего относила эти сомнения на счет своей молодости. Возможно, она слишком рано вышла замуж, и настоящее счастье ждет впереди.

В их отсутствие мистер Фергюсон заново отделал и обставил спальню, и Корделия преисполнилась благодарности за то, что он стер отпечаток Маргарет и дал им возможность начать жизнь сначала.

Тем не менее не обошлось без сюрпризов.

Однажды, заглянув внутрь небольшого, стоявшего на камине, декоративного кувшинчика с узким горлышком, Корделия обнаружила, что он полон жестких черных волос. Когда Брук приехал с фабрики, она сказала ему об этом. Он весь залился краской.

– Я был уверен, что его убрали.

– Я не стала ничего трогать. Мне подумалось… – она подумала, что на месте Маргарет ей было бы неприятно, если бы ее волос касалась рука другой женщины.

– Она их собирала, – объяснил Брук. – Во время болезни у нее начали выпадать волосы, и она решила сделать из них накладку.

Он вытряхнул волосы на газету, посмотрел на камин, потом оглянулся на жену и, все такой же красный от смущения, вышел из спальни.

Случилось так, что как раз в тот день Корделии довелось взглянуть на миниатюру – единственное в доме изображение Маргарет. Она увидела бледную молодую женщину с густыми бровями и черными локонами. Та немного враждебно смотрела на нее, словно хотела сказать: "Попробуй понять меня, если сможешь!"

Тонкое, аристократическое лицо…

– Она была намного старше тебя, Брук? – спросила Корделия, когда муж вернулся.

– Кто, Маргарет? Почти на восемь лет.

– А что с ней случилось?

Он замешкался с ответом.

– Злокачественная анемия. Она… перенесла болезнь, да так и не смогла оправиться. Таяла на глазах… Ты еще что-нибудь нашла, дорогая?

– Нет, ничего.

* * *

На Рождество мистер Фергюсон дал несколько званых ужинов. На первый съехались девять его компаньонов – в сюртуках и с бородами, все как один уверенные в себе. Они расселись за столом и повели размеренную беседу о ценах на хлопок и проведении кабеля через Атлантику. Все они были либералы и заядлые оппозиционеры, и тем не менее самым прогрессивным из них казался мистер Фергюсон, правоверный католик.