Корейский излом. В крутом пике

«Любопытно» Павел непроизвольно поднялся по ступенькам и толкнул магазинную дверь.

За прилавком стоял дородный мужчина лет пятидесяти в гренадерском мундире Российской императорской армии и с залихватски закрученными усами. За его спиной располагались стеллажи с самоварами, чайниками, игрушками и другими предметами из жизни царской России. На стенах висели копии картин русских художников. Продавец оценивающим взглядом окинул вошедшего клиента, от фуражки до сапог и обратно, и сразу же заговорил по-русски в несколько старомодном стиле.

– Здравия желаю, ваше благородие, простите, товарищ. По какому поводу зашли? Вас же не интересуют эти финтифлюшки?

– Нет, конечно, – отмахнулся Колесников. – А зачем зашел? Сам не знаю – потянуло, увидел надпись на русском.

Продавец понимающе кивнул и задал неожиданный вопрос:

– И в каком звании служите?

– Капитан Советской армии, Павел Колесников, – не задумываясь, ответил Колесников.

– А я фельдфебель 9-го гренадерского Сибирского полка, Федор Домогаев. Бывший, естественно. Прошу любить и жаловать. Да что мы здесь стоим, как два пугала на огороде. Все равно ведь ничего не купишь. – Он посмотрел на большие, висящие на стене часы с гирьками. – Пора перекусить. Думаю, что ты тоже не откажешься. – Он непринужденно перешел на «ты», что Колесникова нисколько не смутило. Ему явно нравился этот пришелец из прошлого.

– Тут недалеко уличная забегаловка имеется, по-местному Сяо чы Тан, – продолжил Домогаев. – Пойдем, поедим и примем по чашке лаобайгара, это что-то типа нашей самогонки под семьдесят градусов.

Он сбросил с себя гренадерский мундир и остался в черной шелковой рубашке с вышивкой.

Когда они вышли наружу, Домогаев закрыл магазин, повесив на двери игривую надпись на русском «Приду не скоро», и буквально через несколько минут новоявленные знакомцы уже сидели под зонтиком за столиком уличного кафе. Люди непрерывно сновали вдоль улицы, заходили в лавки, приценивались к товару уличных торговцев, невдалеке в ожидании пассажиров толпились рикши с колясками, через трамвайные рельсы перевели отару овец – шла размеренная, повседневная жизнь города.

– Ты как здесь очутился? – спросил гренадер и заинтересованно уставился на Павла.

– Северным ветром занесло, – ответил Колесников, расплывшись в невинной улыбке.

– Понятно. – Домогаев оценил ордена на груди собеседника. – Воевал?

– Воевал. Я военный летчик.

– Слышали, знаем, – многозначительно проговорил Домогаев. – Корейцам прибыли помогать?

– Кому прикажут.

Их беседу прервал официант в рубашке без застежек и широких штанах. На столике появилась большая тарелка с обжаренными кусками курицы, соусница, салаты, соленья и кувшин с многоградусным напитком вместе с двумя непривычными для выпивки чашками.

– Это цыпленок генерала Цо, – пояснил Домогаев, указывая на тарелку.

– А что это за генерал? – спросил Колесников. Спросил так, для проформы – он действительно проголодался, и его мало волновало, курицей с каким названием утолять голод.

– А кто его знает… Это не из нынешних. Был какой-то генерал Цо на службе у династии Кинг. В честь него, наверное, это блюдо и назвали, – разъяснил бывший фельдфебель.

Выпили по первой, по второй, закусили.

– Крепкая, – оценил китайскую выпивку Колесников.

– И воняет, – добавил Домогаев. – Я же говорил: как наш самогон.

Колесников внутренне усмехнулся. «Живет здесь, наверно, лет тридцать, со времен Гражданской, а самогон все равно «наш». Русские тяжело адаптируются».

Фельдфебель внезапно напрягся, как будто что-то вспомнил, и остекленевшими глазами уставился поверх домов в безоблачное небо. Прошла минута. Колесников, желая вывести собеседника из неожиданного ступора, задал первый пришедший на ум вопрос:

– Ну а как вам тут живется?

Домогаев встрепенулся.

– Как живется… По-разному – кто как приспособился. А как все здорово начиналось… Мы «каппелевцы», «так громче, музыка, играй победу!», аллюр три креста… А потом нас погнали большевики, как волков, отфлажковали, еле через границу прорвались, неделю по тайге бродили, жрали все подряд, пока до людей добрались. Нас там сразу же разоружили, загнали в проволочный загон и месяц там держали. Правда, потом выпустили на вольные хлеба – живите, как сможете.

Поселились мы на территории Шанхайской французской концессии, у многих тогда деньги водились, поэтому одно время неплохо жили: балы, приемы, офицеры, дамы света и полусвета. Вертинский пел: «Ваши пальцы пахнут ладаном…» Потом пришел коммунистический Гоминьдан, потом японцы с их Маньчжоу-Го, будь они неладны! Русских ни те ни другие особо не трогали, в отличие от местных. Что только не выделывали, особенно японцы! Теперь опять коммунисты с Мао Цзэдуном. И те коммунисты, и эти коммунисты – чего не поделили? Боролся с ними, сбежал от них, и вот, они опять тут как тут. Только другие, чем в СССР, – людей в лагерях не гноят…

– У вас еще все впереди, – прервал Колесников эмоциональный монолог Домогаева. Павлу, воспитанному на идеалах марксизма-ленинизма, странно было слышать подобные речи. Странно, но интересно. – Слушай, Федя, а тебя на Родину не тянет?