Корела (СИ)

— Я ведь, бояре, хорошо помню, что творило опричное войско и царь Иван Васильевич сорок лет тому назад в Новгороде и на его землях. Дядьку моего боярина Федора Дмитриевича Сыркова прилюдно мучили, и нас малых тогда, заставили на муки смотреть. Его в ледяную воду окунали, потом живьем в котле сварили. И видение ему было пред смертью, что самого царя видел, как того в аду черти варили. А потому скажу тебе сразу, боярин Салтыков — вы москвичи примучивали нас долго, казнили, лютовали и обирали — не верим вам больше, поди вон. Лишь вся земля русская царя выбирать должна, и оный, на престол взойдя, должен уговор дать и клятву дать — мучительству людей не предавать и в согласии с ними править. А не даст коли — такого царя нам не надо, не дети малые, сами жизнь свою устроим. Сейчас у нас государь добрый и с войском — в обиду нас не даст!

— Так его, Никита Иванович, хватит. Все беды от борского правления!

— Пусть вон идут со своими укладами — у них Москва есть, там и устраивают, а тут Господин Великий Новгород.

— Все должно быть по ряду, по уговору — самовластцы не надобны!

— Как вся Земля царя выберет, а не одна Москва, так и мы будем. Но царя из московского боярства теперь никогда не признаем!

— Опричнину помним хорошо, и казни — «доброту» царскую!

Владимир слушал с каменным лицом, положив руки на подлокотники кресла. И было ему на душе тоскливо — за эти дни горожане ему много обид, причиненных московским боярством, поведали. А потому пришлось пойти на крайние меры — лишил всех вотчин росчерком пера. А вот служилых помещиков не тронул ни одного — те основа войска, причем «нового типа». Армию нужно создавать постоянную, с запасом подготовленных ратников, и вооружить соответственно. Тогда никакой враг не страшен!

Седьмицу тому назад он говорил с прибывшим от короля Карла молодым генералом Горном. Пока войну решено не начинать — шведы предлагали договориться по-хорошему. Все зависит от того, какой приказ Делагарди получит — неужели на штурм Новгорода пойдет, и Стокгольм просто их всех обманывает, время выгадывая?

И вот еще Москва. Сейчас момент удобный для сведения старых счетов наступил. Смута продолжается, королевичу Владиславу категорически отказались присягать все новгородские земли, а выбрали правителем и государем его, по «ряду». Хотя все жители прекрасно понимали насколько чревато нехорошими последствиями это решение…

Московские ратники с боярами вывозят из Новгорода вечевой колокол. Такие тогда были времена — «вольности» сразу отменяли, про автономизацию и федерализацию слыхом не слыхивали, даже слов таких не знали…

Глава 46

— Не стоит нам спускать новгородцам, Якоб. Король приказал отводить отряд, если силы русских значимы — но я таковых не видел. Сам город переживает не лучшие дни — множество домов пустыми стоит, брошенными, так что оборонять стены некому. В боярских усадьбах и церквах много чего ценного найдем, да добра всякого хватит. Так что будет, чем нашим наемникам жалование выплатить, а то солдаты Делавиля волками смотрят.

Полковник Эверт Горн был молод для своего весомого чина — ему всего исполнилось 25 лет — но был умен, получил образование в университете, говорил на латыни, немецком и французском, понимал русский и финский языки, свободно общался эстонцами, ибо был комендантом Нарвы. И уже прошел ряд сражений, пропитался ее пороховым запахом и циничным отношением к жизни и смерти. И его беспокоило, что ландскнехты уже давно не получали жалования — а это чревато. Якоб Делагарди, старше его всего на два года, допустил ошибку, не выдав деньги перед Клушинским сражением, и часть наемников перешла на сторону поляков. Так что с обозом потеряли много чего ценного, и ландскнехты после отхода вытрясли с Делагарди больше пяти тысяч рублей звонкой монетой — свыше десяти тысяч полновесных талеров в пересчете. Так что желание сэкономить обернулось против молодого шведского генерала.

— Я тоже считаю, что новгородцам надо дать урок, который и ливонскому «наследничку» следует усвоить. Может он вообще самозванец, у русских это в обычае — много уже всяких появлялось.

— Не думаю, Якоб, я ведь с ним говорил в Новгороде на переговорах. Умен, пес, языков знает как бы не больше, чем я — учился в университете, не иначе. Воспитание при дворе получил, такое сразу видно — и шпагой владеет, а вилкой много лучше всех. На польском и литвинском говорит как на родных языках, на немецком и русском с акцентом, английском хуже, но часто приводит слова на французском и латыни. Я ведь людей в свиту специально отбирал — они многое заметили, с принцем говорили.