Корела (СИ)

— Королевский титул твоего отца, принц, признали лишь датчане и царь Иоанн. И теперь шведский король, который таковым недавно стал, хоть и стар годами, — усмехнулся гетман великого княжества Литовского. Ян Кароль, пятидесятилетний воевода внимательно посмотрел на Владимира.

— Больше пока никто, хотя говорят, что герцог Голштинии и курфюрст Бранденбурга готовы о признании объявить, как безумный герцог Прусский и курляндский правитель. Но ты сам православие принял, и теперь они все задумались, стоит ли это делать.

— Пусть думают, семь лет у них еще есть, а мне еще не к спеху, — теперь Владимир усмехнулся. — А как протестанты с католиками сцепятся, то живо обо мне вспомнят. Пока достаточно признания моих близких родственников, датского и шведского королей. Но раз твой монарх так печется, то я готов исключить из полного моего титула только Ливонию, но при этом все должно быть оставлено. И признание должно быть как от короля Речи Посполитой, так и от его сына, одного из двух «русских царей».

Последние слова были произнесены с нескрываемой иронией, однако гетман не оскорбился, вполне добродушно усмехнулся. Всем было известно, что Ходкевич был категорически против войны с Шуйским, и призывал короля Сигизмунда не участвовать в «восточных» авантюрах.

— Да, ваше величество, это я от себя так титулую, вы ведь осознаете свою силу — борьба с вами заставит всю Речь Посполитую напрячься силами. За вами ведь король Карл стоит, ваш тесть. И начинать новую войну со шведами, пока не решен вопрос с Московским царством, король Сигизмунд не будет. Хорошо, я говорю от его имени — вам будут переданы занятые нашими войсками приграничные крепости Невель, Себеж и Торопец. Мы также признаем королевский титул, но упоминание о принадлежащих Речи Посполитой инфлянтских землях из него исключите.

Владимир сохранил на лице невозмутимость — дело пошло, как и предсказывал тестюшка. Поляки ему передавали захваченные у Московского царства города, разоренные и сожженные, обезлюдевшие. Бросали как обглоданную кость, им не нужную. И признавали королевский титул формально, сохранив «лицо», но тем самым укрепляя позиции Владислава в Москве. Не стоит сомневаться, что сейчас последуют и требования.

— Ваше величество передаст под власть Польской короны остров Эзель, как только датчане его отдадут вам — мы понимаем все сложности. И еще откажитесь «навечно» от притязаний на пильтеновское епископство, принадлежащее вашему отцу, в пользу герцогства Курляндского. Вы обязуетесь не поддерживать «тушинского вора», али иных самозванцев, либо злоумышленников. Признаете в грамоте единственным законным правителем Русского царства Владислава, супротив которого обещаете не выступать. Споров по Торжку и других городах быть не должно — о том завтра с прибывшими боярами договаривайтесь…

По мере того как литовский гетман говорил, у Владимира росло желание вышвырнуть его из кабинета. Но приходилось лицедействовать, иной раз даже кивать — придется перетерпеть, пусть поляки считают себя хозяевами положения. Сейчас воевать с ними противопоказано, у них хватит сил сокрушить любое ополчение, если его Минин с Пожарским все же соберут — но пока о том не слышно. Нельзя сейчас лезть в драку, лучше в мире пока жить — только у литвинов с поляками сейчас можно хлеба купить, чтобы голода избежать. Так что нужны лет семь мира, чтобы порядок навести и собственным провиантом народ обеспечить. А там видно будет…

Изборская крепость издревле преграждала путь крестоносцам на Псков…

Глава 57

— Владыко, я не менее тебя хочу видеть русские земли процветающими и едиными. Вот только видишь, какая распря идет промеж всеми — лютая и кровавая, о милосердии все забыли, аки волки голодные друг на дружку набрасываются. Не мечом воевать надобно, да и нет у нас его — сам знаешь, войско слабое, чуть-чуть, и свеи с ляхами могли наши земли меж собой поделить. А так удержались — пусть свару за мое отцовское наследие ведут, Ливонию на куски рвут — мне чухонцев не жалко, свои подданные дороже.

Владимир посмотрел на митрополита Исидора, с которым у него сложились вполне рабочие, даже дружественные отношения. К тому же владыка стал знаковой фигурой — многое на нем держалось, и главное — позволял реформы проводить, причем одобрял их, и как говорится, «палки в колеса не вставлял». Прекрасно понимал, что иначе заглотят ляхи Новгород также, как Москву, вот только шведский король им пока мешает, в альянсе с ним гарантия самобытного существования.

— Бояре московские не только хотят, как ляшские паны жить, но и живут уже так, шапкой Мономаха играя. «Вольности» себе требуют побольше, как в Речи Посполитой порядками тамошними установлено, и нет силы их приструнить. Так что вся русская земля рано или поздно против них поднимется, и пойдет Москву освобождать от ляшского засилья.

— Скорее бы, нет мочи терпеть это безобразие, государь.