Корень мандрагоры

В первый класс я отправился, умея читать, и даже писал до–вольно внятно печатными буквами. И я был не единственный такой «вундеркинд». Но если моим одноклассникам пришлось выдержать изнурительную дошкольную подготовку, когда воз–можность поиграть во дворе с товарищами в прятки или пого–нять мяч неумолимо проходила через обязанность прочитать «отсюда и досюда», а потому вырастала в протест, слезы, крики и шлепки по заднице, то мои родители никогда на такую рас–трату нервов не шли. Они вообще не требовали, чтобы я читал. Научить научили, на том дело и кончилось. Потому что в этом не было необходимости – дальше я читал сам.

Мара говорит, что жажда информации – онтологический ин–стинкт человека. В моем случае это очень похоже на правду. Если я не понимал ответа на свой вопрос или не получал его вовсе, я искал его в других источниках познания. Прежде всего в толстых красочно иллюстрированных детских энциклопедиях, которых отец накупил мне с десяток, справедливо полагая, что сложность моих вопросов со временем будет только возрастать. Отец был инженером, и в темах, которые можно свести к мате–матике, физике или химии, короче, к совокупности законов и правил, описывающих сугубо материальный и законченный мир (каким его видел, например, Галилей, создавая свою замкну–тую систему координат), отец разбирался достаточно хорошо. Но главнейшие проблемы философии и тем более экзистенци–ализма, как, например: «Кто я?», «Почему мы – люди? Почему не собаки? Почему не птицы?», «Что будет, когда я умру?», «Что такое умереть?», «Что такое Бог?» etc, выходили далеко за рам–ки его эрудиции. В такие моменты его невнятные и простран–ные объяснения порождали у меня ощущение, что родитель и сам толком не понимает, что говорит.

– Родил умника на свою голову…

Впрочем, двадцать лет спустя я уже и сам прекрасно осозна–вал, что в этих вопросах плавал не только мой отец – испокон веков в них отчаянно барахтается все человечество.

Но в том далеком детстве я не мог принять факт существова–ния знаний, недоступных для понимания. Мозг ребенка – малень–кий прожорливый зверек, пищей которому служит информация. Этот мозг впитывает терабайты данных, чтобы завершить про–цесс собственного развития, чтобы его хозяин стал полноцен–ной человеческой особью. И происходит это тогда, когда созна–ние вступает в фазу анализа информации, надерганной отовсюду и вперемешку; когда развитие центральной нервной системы как механизма обработки информации выходит на завершающий этап, как сказал бы Мара. Такие сцены умиляют родителей, они смотрят с улыбкой на свое чадо и говорят:

– Смотри, какой серьезный! Такой маленький, а уже думает! Я не помню момента, когда начал мыслить самостоятельно,

но помню, как во мне появилось сомнение, что отец знает со–вершенно все. Но это понимание вовсе не убавило родителю авторитета в моих глазах, потому что какой бы тягой к чтению я ни обладал, в возрасте шести-семи лет очень трудно разобрать–ся в прочитанном, тем более когда читаешь хоть и детскую, но все же энциклопедию, а не приключения Незнайки, книжку о котором я осилил сразу же после букваря. Так что многие вече–ра мы проводили с отцом, пытаясь совместно разобраться в темах, меня интересовавших. Я сидел у него на коленях, тыкал пальцем в прочитанный текст или картинку и внимательно слу–шал его пояснения, после делился с ним своими соображения–ми. Отец никогда не настаивал на своей точке зрения, если не был уверен в ней на сто процентов, так что иногда наши обсуж–дения заканчивались следующим:

– Что ж, молодой человек, твои взгляды на данную пробле–му имеют право на жизнь.

С матерью общаться было немного сложнее. На мои «поче–му?» у нее наготове имелась идеально отрепетированная реп–лика:

– Спроси папу. Он лучше знает.

Но это если мои интересы попадали в границы материаль–ного мира, нас окружавшего. Если же вопрос звучал в контек–сте норм поведения, мать выходила из себя.

– Убери игрушки, сложи их в ящик.

– Зачем?

– Чтобы был порядок.

– Но я же буду с ними играть потом.

– Вот потом и достанешь. А сейчас просто убери!

– Зачем?

– Ты издеваешься надо мной?!

Я этого не делал, в смысле не издевался над матерью, про–сто не понимал целесообразности ее требований. Понятие «по–рядок» в моей шестилетней голове ассоциировалось скорее с гармонией – гармонией меня и моих вещей как части мира, мне принадлежащего. В этом смысле мой порядок был куда логич–нее и целесообразнее, чем тот, который мне навязывала мать.