Гости пока не приступали к трапезе, они развлекались предложенным их вниманию зрелищем. Полный зал народа, человек сорок или пятьдесят. Женщины в пышных вечерних платьях, мужчины в смокингах и дорогих костюмах. Приличное общество, не иначе. Многие в масках – козлов, баранов, лягушек, страшноватых сов, каких-то невиданных жутковатых чудищ. Люди смеялись, рукоплескали, оживленно переговаривались между собой. Кто-то восклицал «Браво!», кто-то требовал повтора. Меж кучками гостей метался юркий тип – с повадками распорядителя придворного бала. Надрывно хохотала полноватая блондинка, обвисший бюст которой не могло спасти даже смелое декольте. Снисходительно улыбалась тощая старуха с бескровным пергаментным лицом в усыпанном бриллиантами кринолине. Ее крохотная головка торчала из кружевного жабо, как голова мартышки из тарелки гурмана…
Он видел, как задрожал, выходя из ступора, Павел. Надоело быть памятником, повернул к Артему украшенную трупными пятнами физиономию.
– Что это?
– Засада, – прошептал Артем, – нас поимели…
Скинув верхнюю половину маскарадного костюма, обернувшись заурядным венцом творения, раскланивался перед публикой «дьявол» – бритый наголо мужчина средних лет. Из-за спины возникла гибкая, как веточка, Аэлла в серебристых ниспадающих одеяниях, с распущенными волосами, обвилась вокруг Артема.
– Милый, – проворковала нежно на ухо, – ты так испугался. Ах, как мне тебя жалко, бедненького…
Страх не проходил. От близости дьяволицы делалось совсем муторно. Он не чувствовал конечностей. Гости, удовлетворив свои естественные потребности в зрелище, распадались на кучки, стали разговаривать. Кто-то полез за стол. Подошел Ватяну в длинной темно-синей мантии, спадающей крупными рельефными складками, пытливо посмотрев на одураченных, поплыл к гостям. Приблизился Гурвич в строгом деловом костюме, с выступающим из нагрудного кармана уголком шелкового платочка. Насмешливо уставился.
– Какие же вы неугомонные, господа. Ну что ж, прекрасная доказательная база, гм… Вы никогда не задумывались, почему камень, брошенный в воду, всегда оказывается в центре круга?
– Да пошел ты, – буркнул Павел.
– Ах, как грубо, – проворковала Аэлла, осоставила в покое Артема и вопросительно уставилась на Гурвича. Посылать на три буквы ответственных лиц в этом «государстве», видимо, считалось моветоном.
Непонятно, что за муха укусила Фельдмана. Посчитал себя незаслуженно оскорбленным? Бледный шанс добиться реванша пока имелся. Подходили двое здоровенных ребят в отороченных меховой опушкой рясах. Но до них еще было далеко. Павел оглянулся, за ним и Артем. До двери три шага. Есть только миг. Пробиться в хреновы лабиринты, уйти в партизаны…
Но мига больше не было! Гурвич поздно среагировал, удар тренированным кулаком опрокинул его навзничь. «Вот это по-нашему, по-человечески», – подумал Артем. Дернулась Аэлла – Артем влепил ей локтем под дых (тоже муха укусила?). Бросился к двери, запнулся – как всегда некстати, извернулся в падении, рухнул на бок. Один из бугаев уже проделал с разбега гигантский прыжок, взмыл в воздух, взметнулись полы рясы. Покатились с Фельдманом рычащим клубком. Пространство утонуло в соленых пролетарских матюгах. Подбежал второй, свалился на тех двоих. Разъяренная фурия летела на Артема, сверкая глазами. Он махнул ногой – подниматься уже не было времени, подсечка прошла, но пользы не было: пластичное женское тело свалилось на него, затрещала грудная клетка, вспыхнула переносица, «обласканная» острым локотком. Удавка стиснула горло. Последнее, что он помнил прежде, чем удалился от дел – мстительное шипение безумной девы, глаза, источающие холод и пламя. А еще за кадром радостно хлопали зрители, весьма довольные продолжением концерта…
Довольно долго его сознание неприкаянно болталось вдали от тела – как корова по улицам индийского города. Странный способ существования. Случались проблески, и снова все тонуло в трясине. Его куда-то волокли, вроде бы не вниз головой, но казалось, что голова бьется о ступени. Мимо табличек «Выхода нет», «Посторонним вход воспрещен». Мимо уродливых карликов и гипертрофированных великанов. Мимо стада винторогих баранов, которые норовили поддеть его на рога. Его бросали в пропасть, он извивался, кричал, что у него нет крыльев, допуска к полетам… Его выстреливали из пращи – Давидова оружия против Голиафа – он летел, кувыркаясь, покорно сложив лапки. Мимо летали такие же – кто вверх, кто вниз. Видно, праведники возносились в рай, а грешники низвергались в ад. Потом была пустыня, и страшно хотелось пить, он лежал, глотая зной, а по соседнему бархану тянулись в сером рубище шесть библейских пророков: Моисей, Давид, Иеремия, Захария, Даниил, Исайя. Потом был чуткий сон, когда он слышал собственный храп и голоса склонившихся над ним людей. Видимо, обсуждали его нелегкую судьбу…