Корень зла

Полного затмения, как в прошлый раз, не было. Но волю подавили, и желание пойти наперекор не просыпалось. Часть сознания вернулась к нему в машине. Он сидел на заднем сиденье вокруг задернутых штор. Повсюду люди без особых примет. Возможно, их было немного, просто в глазах троилось. Долгая дорога – загородная трасса, судя по езде без остановок. Особняк, где он принял ванну и спал в нормальной постели. Ел, лежал, смотрел в телевизор. Он занимался обычными житейскими делами, но вход в сознание перегораживал бетонный блок, превративший его жизнь в растительную. Он пытался что-то понять, завести голову, но препарат, которым его пичкали, был хорошим психотропным средством и бдительно стоял на страже его душевного спокойствия. Его везли из Швейцарии традиционным способом: аэропорт, таможенный контроль. Сопровождающая девушка с внешностью заботливой медсестры что-то внушала сотрудникам аэропорта, показывала документы, удостоверяющие его не вполне здравую личность. Те понятливо кивали, сочувственно посматривали на Артема, а он не мог даже подать знак, что никогда не жаловался на психическое здоровье. Короткий перелет – он только и успел задремать. А рядом «медсестра» цветными фломастерами увлеченно раскрашивала детскую книжку-раскраску – с таким видом, словно только тем и стоит заниматься в самолете. Раскрасив, вырисовывала кончиком носа цифры от одного до девяти, чтобы поменьше укачивало. Опять сочувственные лица, машина «закрытого типа», езда, ночевка в небогатой крестьянской избе, где со стены взирал скорбящий лик – вот ирония судьбы! – Пресвятой Богородицы. Его подняли до рассвета. Снова машина «закрытого типа», езда по горным дорогам. Замшелые хвойные леса, обрывистые пропасти в бездну, серпантин под скалами причудливой конфигурации, тоннель, свет в конце тоннеля. Тряска, отшибающая дух…

То, что было дальше, нельзя назвать реальностью. Но и сном это не было. И галлюцинацией. Что-то суммарное и поделенное на три. он качнулся на жертвенном алтаре. Или на трибуне для пролетарских… трибунов. Горел рассеянный свет, было душно, плавали клубы тумана – то ли в голове, то ли в зале. Он был уже однажды в этой галерее, где представлено весьма неоднозначное искусство. Но то, что это искусство, сомнений не возникало… Он поднялся с алтаря, протер глаза. Наверное, его накачали наркотиками. Зрительное восприятие как-то отставало от событий: он видел себя, лежащего на странном возвышении. Словно раздвоился. Поднялась душа, чтобы побродить неприкаянно, а тело осталось…

Он был сплошное равнодушие. Бродил мимо выставленных на обозрение пышных полотен. Причудливые персонажи занимались странными делами. Гримасничали бесы, злобно скалились демоны, следя за ним живыми огненными глазами. Надменно взирали «прогрессивные деятели» в кардинальских мантиях с проросшими сквозь тиары игривыми рожками – высокомерные, коварные, властолюбивые. Мотала нервы черная цыганка-ведьма, собравшаяся сварить свой ведьминский отвар из некрещеного младенца. Увидев прохожего, прервала свое кулинарное занятие, свела густые брови, чуть не вылезла из картины, провожая его пристальным взором. По стенам галереи бродили тени – самые настоящие тени, никем искусственно не спроецированные. Следовали неотступно за Артемом, извивались, меняли очертания, но все равно оставались тенями изготовившихся к прыжку людей… Открывался дремучий колдовской лес – он входил под его сень, увязая по колено в мокром сочном мху.

Ночная птица сорвалась с ветки, пролетела, хлопая крыльями, у него над головой. Скрипели столетние стволы – могучие искривленные деревья, шурша листвой, переходили с места на место…

Он выполз из леса полностью обессиленный. Так сложно принимать весь этот бред за чистую монету. В больной голове понемногу прояснялось. Он был уверен, что с мозгами все в порядке. Но то, что творилось в галерее, ему не мерещилось. Бред больного воображения имел место. Но и трезвая голова, которой хотелось объяснений, тоже имела место. Он добрался до ближайшей двери за портьерой, толкнул ее. Дверь не поддалась. Потянул на себя – с тем же успехом. Побрел дальше, отмахиваясь от хохочущих демонов. Следующая дверь – тоже заперта. Он раздвинул портьеры, проник в соседний зал… и встал как вкопанный. Половину стены занимало окаянное «Торжество истины» Питера Брейгеля…

Волосы на голове встали дыбом. Какая же энергетика исходит от этой картины… Изъяны и изгибы полотна в глаза почти не бросались. Неужели успели над ними потрудиться? Выходит, он опять провалялся неизвестно где несколько суток? Он попятился, чтобы не затянуло эта бессмысленное занятие у местечка Армагеддон… И снова тени материализовались из спертого воздуха – обвили его, окутали, сжали за локти, подтолкнули в спину. Он куда-то полетел…