Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Пятница, 21 января

– Ну что за погода! – проворчал Огюстен Вальми, обрабатывая ногти пилочкой и поглядывая на голодранца, жмущегося около печки.

В дверь комиссарского кабинета постучали, заглянул полицейский:

– Пришел месье Мори Кэндзи, шеф.

– Пусть войдет, – кивнул Вальми и заулыбался при виде японца: – Месье Мори, присаживайтесь. Нет-нет, не на стул, в кресле удобнее. Сейчас разберусь с этим гражданином и буду к вашим услугам. Итак, станешь и дальше все отрицать, а? Ты понимаешь, что я могу упрятать тебя за решетку? Попрошайничал в общественном месте, притворялся слепым, тырил у Господа – тут на приличный срок потянет.

– О нет, господин комиссар, по последнему пункту обвинения чист как младенец! – возопил голодранец у печки. – Клянусь головой моей бедной матушки, которая покоится на Бельвильском кладбище!

– Прошу прощения, господин комиссар, что значит «тырил у Господа»? – заинтересовался Кэндзи.

– Народное выражение, переводится «присваивал церковные пожертвования с целью обогащения». Месье ходил к мессе, делал вид, что кладет монеты в кружку с пожертвованиями, а на самом деле запускал туда лапу и выгребал все, что удавалось ухватить. Верно, Гляди-в-Оба?

– Ни-ни, не верно! Я и в церковь-то захожу только ради погреться, никуда я ничего не запускал!

Комиссар Вальми встал из-за стола и окинул цепким, не упускающим ни единой детали взглядом мизансцену: папаша Гляди-в-Оба в обносках сгорбился около печки, элегантный Кэндзи Мори непринужденно расположился в кресле, непроницаемое бесстрашное лицо, трость с нефритовым набалдашником, костюм безупречного кроя. «По заказу сшит, ткань английская», – с восхищением и некоторой завистью отметил про себя Огюстен Вальми. Он подошел к окну. По обледенелому подоконнику ковыляли два голубя. Комиссар ногтями постучал по стеклу – птицы вспорхнули, полетели над Сеной. Удовлетворенный комиссар вернулся за стол, уселся, сплел пальцы под подбородком и ласковым тоном, в котором звучали нотки угрозы, осведомился у папаши Гляди-в-Оба:

– Ты был знаком с Филоменой Лакарель?

– Дык само собой, чего мне отпираться?

– Ее убили.

– В курсе. Только я-то тут при чем?

– В день убийства ты был поблизости от ее дома.

– Это в какой же такой день?

– Сейчас я тебе освежу память, Гляди-в-Оба. Это было десятого января, в понедельник, в тот самый день, когда какой-то оборванец обчистил кружку для пожертвований в церкви Святого Евстахия. Кюре подал жалобу. И судя по описанию, тот оборванец – ну вылитый ты.

– Не я это, вот вам крест, не я! А коли не я, так, наверно, мой брат-близнец!

– Надо думать, неплохо ты поживился в церкви.

– Да вы посмотрите на меня, господин комиссар! Я похож на буржуя?

– Сосредоточься, Гляди-в-Оба, иначе отправлю тебя к судье.

– Вы бы лучше к судье отправили тех толстосумов, проклятых угнетателей, которые на горбе простого люда сидят, ноги свесив!

Вальми медленно вдохнул и выдохнул, пытаясь обуздать гнев.

– Расскажи все, что знаешь о мадемуазель Лакарель. У нее в доме бывали мужчины?

Папаша Гляди-в-Оба сделал вид, что изо всех сил вспоминает, даже зажмурился от натуги. Потом энергично кивнул:

– Так сразу не соображу. Коли надо, чтоб бывали, – только скажите, я ей выдумаю столько ухажеров, сколько вашей душе будет угодно, господин комиссар. Десяток? Больше?

– Ладно, – процедил сквозь зубы Вальми, – идем дальше. Имя Жорж Муазан тебе о чем-нибудь говорит?

– А кто это?

– Букинист с набережной Вольтера.

– Эка, букинист! Я ж книг не читаю, господин комиссар! Ну сами подумайте – слепой я! Как по-вашему, старые грымзы, которые в церковь ходят, пожалуют мне что-нибудь, окромя пинка под зад, коли увидят на паперти с книжкой в руках? А что до Филомены, знаю только, что она варенье варила с подружками. На Новый год даже угостила меня смородиновым желе. А я терпеть не могу смородиновое желе, у меня от него челюсти сводит. И еще она играла в карты с одним чудилой из Шарантона.

– Опиши мне этого чудилу.

– Ну, чудила как чудила, одевается точно фраер времен Революции.

– Знаешь, как его зовут?

– С памятью у меня нелады. Имя как у оперного композитора. Что-то на А…

– Адольф Адан? – предположил Вальми.

– Нет, совсем не наше какое-то, с подвывертом.

– Моцарт, – сказал Кэндзи.

– Говорю ж: на А… – помотал головой папаша Гляди-в-Оба.

– Вольфганг Амадей Моцарт.

– Как-как? Амадей? Вроде того… Видите, господин комиссар, как я сотрудничаю? Вы же не отправите меня в каталажку? Конкуренция в моем деле, знаете ли, жестокая, только с насиженного места слезешь – оно уже занято. И что я буду делать? Без работы ж останусь!