Коридор

Ромка вздохнул, великодушно прощая бабушке ее недоверчивость. Он и без нее знал, что домашнее задание выполнено без единой ошибки, потому что он очень аккуратно и внимательно списал его у Лены Шаровой.

- Теперь слова,- сказала Липа.

- Ну, бабу-уль,- заканючил Ромка.- Меня уже Таня проверяла...

- Когда? - насторожилась Липа.

- Вчера...- с безнадежностью в голосе промямлил Ромка.

- Ой, врешь! Доставай.

Ромка достал мятый словарик, сделанный из тетрадки.

- Там в конце.

- Ди швестер? - прочитала Липа и подняла на внука глаза в очках.

- Сестра,- наобум ляпнул Ромка.

- Правильно,- кивнула Липа.- Молодец. Дер шранк?

- Брат,- не задумываясь, гаркнул Ромка, уверенный, что счастье улыбнется ему и второй раз.

- При чем здесь "брат"? Шкаф, а не брат. Ну-ка, ну-ка...

Ромка понял, что вляпался.

Целый час он долбил слова под мерный храп деда. Радио пикало два раза, потом три. Ромка даже вспотел от напряжения. Наконец Липа проверила его и осталась Довольна.

- Знать язык - очень полезно,- наставляла она внука, пока тот стремительно убирал учебники и тетради в портфель.- Нас, студентов, после февральской революции...

- Октябрьской.

- После февральской,- с нажимом на "февральской" сказала Липа.- Ты разве не знаешь, что в семнадцатом году было две революции: сначала февральская, а потом уж - Октябрьская.

- Зачем две?

- Так было нужно. Сначала царя сместили, а потом- диктатура пролетариата. Не перебивай, а то я собьюсь с мысли... Ну, вот уже сбилась. О чем я говорила?

- Вас, студентов, после февральской революции...

- Да-да, нас посылали объяснить неграмотным людям, что такое, например, демократия. Мне очень помогло, что я кончила гимназию и знала латынь. Я объясняла; демос - народ, крафт - сила. Советская власть. Поняла? Понял?

- Поняла, бабуль, понял,- уже на бегу крикнул Ромка.

- Чулки не забудь получить, квитанция у тебя в нагрудном кармане.

Отмерной во дворе давно кончился, шла игра в домино. Вовки не было.

Подвальное окно Синяков лишь до пояса вылезало из земли, но даже сквозь замызганную его половину было видно и слышно, что делается внутри.

Внутри Вовкина мать Татьяна Ивановна, душно шевелясь от тяжелого жира, гоняла сына по комнате широким офицерским ремнем Вовкиного отца, который, как клялся Вовка, погиб на фронте в сорок первом в Сталинграде. Татьяна Ивановна работала сегодня во вторую смену и воспитывала сына перед работой на всякий случай, на завтрашний учебный день, потому что завтра до вечера сына не увидит. Вовка метался по комнате с ревом, превосходящим количество ударов, приходящихся на него. Татьяна Ивановна медленно загоняла его в угол. На столе Ромка заметил раскрытый дневник, который Вовка неосмотрительно не спрятал перед отмер-ным. Внизу страницы была красная надпись. Ромка знал, чго это за надпись, потому что в его дневнике была точно такая же: родителей срочно вызывали в школу. Значит, Татьяна Ивановна не впрок лупила сына, как делала это время от времени, а за дело. Ромка свой дневник пока "потерял": мама в больнице, зачем ее волновать? А Вовка не догадался или не успел.

Чтобы не видеть расправы над другом, Ромка отлип от окна и побрел в издательство, где раньше работала^ тетя Оля, а теперь почему-то иногда брала работу на дом.

Дядя Юра сидел в персональной клетушке, отвоеванной у соседней редакции с помощью своего военного ранения, и размашисто черкал рукопись.

- Здрасьте, дядя Юр!

- Привет,- редактор ковырнул карандашом строчку и потянулся за сигаретами. Курить в клетушке ему разрешалось тоже.

- Дядя Юр, разок курнуть, а? Невзатяжку?

- Травись,- дядя Юра из своих пальцев дал Ромке подымить.- Не обсопливь, деятель. Олька узнает - мне башку оторвет.

- Не узнает.- Ромка заглотнул невкусный дым и закашлялся.

- Ну вот, теперь умрешь - с меня спросят.

В дверь постучали.

Дядя Юра развел руками:

- Вот так. Автор. Иди на третьем этаже стенгазету посмотри, поищи родных и близких... Проходите, пожалуйста... Потом зайди.

Мимо Ромки прошел недовольный чем-то толстый человек в черном костюме, в тюбетейке, с красивым значком-флажком на лацкане пиджака. Кого-то "автор" Ромке очень напоминал.

Ромка спустился на третий этаж, где перед входом в зал висела стенгазета издательства. Ромка стал ее разглядывать. Стенгазета была веселая.

- Тетя Оля! - взвизгнул он.

Действительно это была Ольга Александровна. Вернее, маленькое, вырезанное из какой-то пожелтевшей молодой фотографии, ее лицо, остальное тело, руки, ноги были подрисованы от руки красками. Тетю Олю нарисовали в виде французской булочки за семь копеек. Она везла детскую коляску, в коляске вместо ребенка - толстая книга с нерусской фамилией автора на обложке. Обложке художник придал вид детского личика, в середину которого была воткнута пустышка.

- А кто это был у вас, со значком? - спросил Ромка дядю Юру через полчаса.

- Писатель,- раздраженно ответил дядя Юра.- Татарин один.

И тут Ромка вспомнил, кого ему напомнил толстый человек в тюбетейке. Брата Уляляма. Старьевщика. Он тоже всегда в тюбетейке и не снимает ее даже, когда в жару сидит в своей будке "Утильсырье".

- А разве татары писателями бывают?