Коридор

– Вы знаете, Олимпиада Михайловна, я даже подала заявление в МОПР с тем, чтобы мне предоставили на воспитание испанского ребенка-сироту. Даже испанский язык выучила. Но, к сожалению, все дети уже были розданы.

– Ну вот теперь и у вас будет свой внучек, – наивно улыбнулась Липа. – Будете нянчиться…

– Ну что вы! – кокетливо замахала на нее руками Александра Иннокентьевна. – У меня такая ответственная работа!.. И столько интересных дел… Что вы, Олимпиада Михайловна…

– Но вы же сами… – начала было Липа, но Люся зыркнула на нее, и Липа тут же закрыла рот.

– Знаете, Олимпиада Михайловна, для меня дело прежде всего. Я когда родила Олю, а это было, если мне не меняет память, в пятнадцатом году…

– Мама! – негромко воскликнула Оля.

– …Я родила Олю и ушла на фронт сестрой милосер­дия, – закончила Александра Иннокентьевна. – Пред­ставьте себе, Олимпиада Михайловна, я такая.

Далее обед шел спокойно. Небольшой конфуз случил­ся лишь во время чаепития. Александра Иннокентьевна Попросила Липу передать ей менажницу, и Липа долго хваталась не за те предметы на столе.

Лева пришел, когда Бадрецовы толпились в передней, одеваясь.

С порога он забормотал что-то про институт, лабора­торные, зачеты… Люся передернула плечами и отверну­лась к вешалке.

Лева пожал руку Липе, Георгию…

– А я думала, вы красивый… – разочарованно протянула Аня, когда Лева подал ей руку.

– Аня! – смутился Георгий.

Люся молча постояла спиной ко всем, потом обернуласъ ц тяжело вздохнула:

– Сыграл бы ты, Лева, Шуберта.

Ребенка назвали Таня. Татьяна Львовна Цыпина.

с первых же дней ее жни почувствовала себя й, как будто вся ее предыдущая жнь была пготовкой к этой главной роли.

было, кто будет нянчить ребенка. Глаша давно вышла замуж, а новую домработницу с прибавлением семейства поселить было негде.

– Пусть Анька бросает школу на год и сидит с ре­бенком, – заявила Люся. – Не бросать же мне институт!

Липа, восемь дней живущая исключительно интереса­ми внучки, всерьез задумалась над предложением стар­шей дочери, но Георгий схватился за голову:

– Аня? Бросить школу?! Отличница!.. Моя дочь!..

Пока шел крик, Аня в слезах позвонила Роману и со­общила ему, что мама хочет ее забрать школы, чтобы сидела с ребенком.

Роман разрешил все сомнения: Ане продолжать уче­бу, Липе не сходить с ума, старшей племяннице не бла­жить – надо взять приходящую домработницу, деньги он будет давать.

Липа разыскала Глашу, и та, хотя уже была замужем, согласилась временно походить за ребенком.

Глаша вернулась, но Люся держала родителей в стра­хе, грозя бросить осточертевший ей Торфяной институт: ребенок по ночам плачет – и она не высыпается.

– У нас никто не кончил! – кричал Георгий. – Липа не кончила, я не кончил… Если и ты не кончишь, если бросишь институт, оболью все керосином и подожгу, а сам на люстре повешусь! – В этом месте он тыкал указатель­ным пальцем в прожженный с одного бока пыльный аба Люстра была в Пестовском, Георгий спутал.

Институт Люся все-таки бросила, – вернее, взяла ака­демический отпуск, – Георгий не повесился, более того, очень привязался к внучке и, тетешкая ее по вечерам, умилялся:

– Создаст же господь такую прелесть!..

Лева для порядка пожил немного в Басманном – сви­детельство о браке спасло его от исключения комсомо­ла и, соответственно, института, – но потом, очумев от непрекращающееся ора дочери, злобной раздражитель­ности жены и суетливости тещи, перебрался обратно в Уланский – временно. Липа привычно завела профессо­ров. На этот раз по детским бвлезням. Однако Таня, не­смотря на профессоров, ничем не болела. Только много орала. Особенно по ночам. И во сколько бы Липа ни при­шла с работы, на ночь внучку ©на обязательно забирала к себе – у Люси может пропасть молоко, хотя молока у Люси не было с самого начала.

Был, правда, случай, когда Липе предоставилась воз­можность взволноваться за безупречное здоровье ребен– ка: у той от надсадного крика вышла кишочка. Липа мет­нулась к телефону за профессором, но Глаша, воспользо­вавшись тем, что у профессора долго было занято, при­крыла дверь в комнату – телефон висел в передней, – взяла девочку за ноги и потрясла вн головой.

– Чего звонить-то попусту, людей беспокоить… – сварливо сказала она, выходя к всклокоченной Липе, которая с трубкой в руке курила папиросу за папиросой. – У ней все подобралося на место. Гляньте-ка… Липа глянула и спокойно уселась покурить. С курением в квартире был теперь такой порядок: Ли­па курила в передней на табуретке, Георгий – в уборной, тоже сидя.

Смотреть двоюродную внучку собралась Марья.

Марья приезжала в Москву всегда одним и тем же поездом в пять утра. «Чтоб день не ломать». Встречать же ее Липа посылала Георгия пораньше, на случай, если поезд придет не по расписанию. Теперь обязанность встре­чать Марью перелегла на Леву.

В этот раз он специально ночевал в Басманном, был поднят Липой в три утра и заспанный, подняв воротник Пыльника, поплелся на Курский вокзал. Липа принялась за традиционные пироги, затеянные к приезду сестры.