Коридор

Марья привезла всем подарков, Липе, кроме прочего, привычно сунула денег и приступила к главному: как живут молодые?

Липа забормотала неопределенно, пыталась уклонить­ся от ответа, но, припертая Марьей, должна была сознать­ся, что Лева проживает в основном отдельно от семьи у своих родителей.

Марья взглянула на Люсю. Та потупила глаза.

– Гнать его к чертовой матери, – спокойным голосом Сказала Марья, нимало не смущаясь присутствием за ут­ренним столом самого Левы и тем, что всего десять минут назад вручала ему ценные свадебные подарки, хвалила за нужную стране профессию инженера-торфяника и обещала помогать материально.

Люся пожала плечами. Марью она не любила, но ей нравилась родственная безоговорочная солидарность.

Что касается Левы, он опешил.

– Как же так? – попытался он перевести разговор в шутку. – Марья Михайловна… Я вам ничего плохого…

Ночь, можно сказать, не спал, встречал… Чего же сразу гнать?

Но Марья шуток не понимала.

– Гнать, – спокойно повторила она. – Встречал – мо­лодец, а семья есть семья: не согласен жить как положе­но – вон! Чего же здесь неясного?

Липа в ужасе замахала на Марью руками, убоясь по такой нелепости утерять, можно сказать, еще не оконча­тельно приобретенного зятя, тем более что тот уже сни­мал с вешалки пыльник.

– Что ты, что ты, Машенька! – заверещала Липа. – Да Левочка… Да он… Отличник'… Активист!.. Что ты, Ма­шенька!..

– Правда, тетя Маруся, – вмешалась Аня. – Ты уж совсем!.. Не соображаешь…

Марья подняла руку, прекращая суету:

– Ладно! Тихо! Ну, вини, иди сюда. – Она помани­ла Леву пальцем.

– Иди, иди, Левочка, – Липа подтолкнула зятя к се­стре.

– Ну, дай я тебя поцелую, раз такое дело, – сказала Марья, отведя руку с папиросой. – Ну, ладно, все. Жал­ко, Жоржику на работу надо, а то я наливочки привезла…

– Машенька, ни в коем случае! – Липа строго взгля­нула на заулыбавшегося было Георгия. – Будет вечер, и все будет… Ни в коем случае! Он заместитель главного бухгалтера. Может себя скомпроментировать!

– Тьфу ты! Мещанка! Утром-то хоть чепухи не мели. Дура толстолобая.

– Жоржик… – мягким голосом укорненно сказала Марья. Рано потерявшая мужа, она к зятю относилась уважительно, а кроме того, считала, что в браке сестры с Георгием Липе повезло больше, чем ему. – Да что ска­жу, а то забуду: летом молодых с сыном ко мне в совхоз.

– У нас Танечка, – робко поправила Марью Липа.

– Тем более.

– А ты поглядеть на внучку не хочешь, Машенька?

– А чего на нее глядеть-то без толку? Ты, Людмила, не обижайся. Я ж, Лип, сама знаешь, в детях-то не больно разбираюсь… Побольше будет – другое дело. А что у вас про войну говорят? – неожиданно спросила Марья Леву.

– Где у нас? – не понял тот. – Дома? Марья поморщилась, давая понять, что дальние род­ственники ее вообще не интересуют никоим образом.

– При чем тут дома? В институте.

– В институте? Ну… У нас же пакт с Германией…

– А-а-а… – отмахнулась Марья, понимая, что нужного ответа не дождется: осторожничает. – При чем здесь пакт?.. Война скоро будет!..

– Да что ты, Машенька! – всплеснула руками Липа. ft – Будет, вот увидишь, будет… Помяни мое слово.

Шляп Липа не прнавала («не модница»), платков – тоже («не деревенщина»). Берет Олимпиаде Михайловне Бадрецовой-Степановой, руководителю группы планового отдела Наркомчермета, подходил более всего. К тому же он служил ей все сезоны.

Почти каждое утро, когда Липе надо было выходить – дому, жнь в Басманном приостанавливалась: всей семьей искали берет.

– Где мой берет? – пересиливая радио, работающее, как всегда, на полный мах, привычно вскричала Липа воскресным летним утром сорок первого года.

Команда была подана, сама же Липа взяла расческу. Причесывалась она с повышенным вниманием. Запроки­дывала назад голову, привычно встряхивала ее, как бы распространяя по спине волосы, хотя их с каждым го­дом становилось все меньше, особенно на затылке. Выче­санные волосы Липа любовно скручивала в комочек и не выкидывала, а прятала в пакетик, предполагая в даль­нейшем сделать них шиньон, чем раздражала членов семьи, – шиньонов давно не делали и не носили, – но не очень, потому что к этому, как и к поискам берета, при­выкли.

– Побыстрей, Липа! – сердился Георгий. – Кто едет снимать дачу в двенадцать часов?

– Мы же не гулять едем, – спокойно отвечала Липа, не наращивая темпа. – Серебряный бор недалеко. Снимем и вернемся. Аня!.. Ищи берет!..

Георгий вздохнул и сделал вид, что ищет берет, но ис­кал невнимательно, кое-как: поглядел на подоконнике, зачем-то выдвинул ящик буфета.

– …Люся!.. Ты ищешь? Ищи как следует!.. Жоржик, будь любезен, взгляни под кроватью, кот мог затащить.

– Не ори ты, Христа ради! – прошипел Георгий, ста­новясь на корячки. – Не глухие.

В данном случае Георгий был прав: радио почему-то не работало и перекрикивать было нечего.

– Странно, почему радио молчит? – пожала плеча­ми Липа, глядя на себя в зеркало.

– Ты причесывайся, – отозвался Георгий, шурующий под кроватью чемоданы. – Нет тут никакого берета!

– Погляди повнимательней…

В соседней комнате заплакала Таня.