Коридор

Дома Люся достала с полатей старые валенки Геор­гия, выбила них пыль и с этого дня с валенками не рас­ставалась. Ирина Викторовна открыла Люсе и другие секреты сохранения красоты. Она запретила ей употреб­лять дома бюстгальтер для предотвращения продольных морщин на груди, показала, как надо загибать ресницы на тупом ноже (несколько раз после вита точильщика в Басманный, не проверив нож, Люся под корень отхваты­вала себе ресницы), и в заключение Ирина Викторовна научила Люсю пользоваться разнообразными кремами, перед сном и после, вклепывая крем в лицо при помощи массажа.

Теперь вечерами с липким от крема «перед сном» ли­цом, проверяя у Таньки уроки и выравнивая по прописям палочки у первоклассника Ромки, Люся наставляла детей голосом, дребезжащим от одновременно проводимого массажа:

– Е-сли за-автра кто дво-о-ойку принесе-ет, мордую…

На короткое время Липа по настоянию Люси завела домработницу, но та оказалась «озорницей», а попро­сту– сплетницей. Липа застигла ее во дворе; та с сочув­ствием рассказывала, как тяжело, внатяг живут Бадрецовы, хотя все начальники; Олимпиада Михайловна в ми­нистерстве, а Георгий Петрович – главный бухга У Георгия Петровича одна пара нижнего белья, и, когда в стирке, Георгий Петрович спит голый, а чай пить выходит в халате Олимпиады Михайловны. Больше дом­работниц Липа не заводила.

В эти годы у Люси случился «грех», да и не то чтоб «грех» – сознательно совершенное отвлечение от семей­ного счастья, первое после Прибалтики. На этот раз с по­этом-песенником Игорем Макаровичем, проживающим в Люсином по работе доме на Ново-Рязанской в кварти­ре 48.

Игорь Макарович недоумевал, почему такая красивая эффектная женщина, с таким тонким вкусом, музыкаль­ная, владеющая в совершенстве иностранными языками, как такая бесподобная женщина работает техником-смотрителем в окружении грубых, в основном пьяных, мужиков.

Иногда в нетрезвом виде Игорь Макарович предлагал Люсе выйти за него замуж. И в трезвом виде он иногда подтверждал свое нетрезвое предложение, но пойти за­муж за поэта-песенника Люсе мешало многое, в том чис­ле: малый рост Игоря Макаровича, внешняя схожесть с Чарли Чаплином, при полном отсутствии чувства юмора, и дети. Иногда Игорь Макарович звонил в Басманный, напарывался на Липу, и если был не очень трезв, то все слова, которые хотел сказать Люсе, говорил Олимпиаде Михайловне для передачи их дочери, когда та вернется жэка. Липа, как ни странно, к супружеской мене дочери относилась спокойно, как к житейскому делу, на­стаивая только, чтобы Люся ни в коем случае не забере­менела, о чем неоднократно с полной ответственностью заявляла поэту-песеннику. Снисходительность Липы бы­ла совершенно не характерной, потому что применитель­но к другим лицам Липа была в таких случаях беспощад­на. По-прежнему благожелательно относясь к Леве, Липа рекомендовала дочери повнимательнее прислушаться к предложениям Игоря Макаровича в части супружества. Игорь Макарович ей вообще импонировал как раз тем, чем не нравился Люсе: отсутствием чувства юмора, кото­рое она называла серьезностью, и невзрачной внешно­стью, гарантирующей спокойствие в браке.

Но при всем своем доброжелательном отношении к Игорю Макаровичу Липа не всегда была согласна с его действиями. Как-то она заметила на шее дочери неболь­шой синячок, которому не придала значения. Потом ее вдруг осенило, она нервно закурила и, поджав губы, про­несла:

– В шею целуют только проституток. Есть женщины– матери, есть женщины-самки. В кого ты, Людмила, такая страстная? Я вроде порядочная женщина.

Однажды Люся в очередной раз поздно пришла «от подруги». Пришла она задумчивая, с пустыми глазами и рассеянными движениями.

– Где ты была? – как всегда в таких случаях пони­жая голос до мужского, спросил Лева.

Люся брякнула про подругу, потом взглянула на ча­сы – полвторого, потом на мужа и устало сказала:

– – Пошел ты к черту… С собакой гулял? Лева оскорбленно отвернулся к стене. Люся вышла в переднюю. Абрек лежал на сундуке, виновато поджав уши. Возле сундука стояла лужа.

– У, сволочь! – Люся ударила пса лакированной су­мочкой по морде.

– Кто там, что там? – заверещал сонный Липин го­лос большой комнаты.

– Спи. Я… Весь пол загадил… Вывести не могли. Завтра отвезу его к Чупахиным в Одинцово.

– Что, что такое? – в испуге залепетала Липа, вы­скакивая в ночной рубашке в кор – Какое Одинцо­во? Зачем! Сейчас все вытрем. Какое Одинцово?

Лева так и не придумал, как отомстить жене. Он про­сто собрал манатки и перебрался в Уланский, благо жи­лищные условия там улучшились: Оля с недавно обре­тенным мужем находилась в Монголии – и вторая ком­ната пустовала.

Люся насторожилась. С уходом мужа ушла его зар­плата. Но главное – она опасалась, что Лева выпишет­ся Басманного, где он был прописан после Дедова По­ля, и тогда обещанная квартира, – за которой он пошел работать прорабом в Кунцево, накроется. Но время шло, Лева на развод не подавал, квартиры не выписывался. Игорь Макарович, узнав о разрыве Люси с мужем, больше своей руки не предлагал ни в пьяном, ни в трезвом виде.