Коридоры сознания

— А как же! Попытается, непременно попытается! — все больше воодушевляясь, продолжал старик. — Последняя попытка. И если удастся, то ему ничего больше делать не надо. Понимаете — НИЧЕГО.

Я понимал. Меня трясло от понимания.

— Не поздно еще, не опоздали?

— Будем надеяться.

— Вы еще Ольге, Ольге скажите. Пусть она тоже... И в подвал, в подвал чтоб спустилась, там ждет.

Я ушел от Долина в половине седьмого вечера. В семь был дома. Через час — значит, в восемь, — позвонила Ольга. В голосе слезы. Отца только что увезли в госпиталь. Прямо с работы. Сердечный приступ, похоже, инфаркт.

— Приезжай, если можешь. Я уже еду.

Первое, что я подумал: это из-за меня. Накрутил, идиот, старику нервы, довел. Если и не из-за меня, то все равно идиот. Надо было заметить, в каком он состоянии, и погнать к врачу, не оставлять одного. Много еще что лезло в голову, и кругом был виноват я.

Оказалось — совсем другое.

Старика отхаживали в реанимационном отделении. К нему нас с Ольгой не пустили, да мы и не настаивали. Томились в приемном покое, ждали, когда появится кто-либо из медперсонала и скажет, что с ним. Однако пришла медсестра с двумя халатами для нас, пригласила пройти. На ходу объяснила: настоял больной, сам рвется к нам, хочет что-то сообщить. Говорит очень важное. Врачи уступили.

В палату мы с Ольгой вошли одновременно, вместе приблизились к кровати, стояли рядом. Но старик смотрел только на меня. Глазами попросил подойти поближе.

— Федор... — прошептал едва слышно. — Все... Его уже нет. — Лицо исказилось гримасой боли.

Нас тут же выдворили из палаты.

— Что он сказал? — с тревогой спросила Ольга, когда мы вышли во двор госпиталя.

Не ответив, я побежал за ограду ловить такси. Через полчаса был уже в Космоцентре.

В те минуты я еще не верил, что произошло самое страшное. Надеялся, что Долин, сваленный сердечным приступом, увидел в этом дурной знак и запаниковал. Возможно и другое: от экспедиции наконец-то пришло известие — что-то там у них не ладится, а старик повернул на Федора, решил, что с ним беда. Так или иначе, но на радиокомплексе должны были знать, что именно приключилось, и я, промчавшись по лестницам и коридорам, ворвался в зал ЦП — центрального пульта.

Двое издыхающих от скуки операторов вытаращили на меня глаза: какое известие, если вторую неделю с кораблем нет связи?! «Ты что-то, парень, путаешь».

Не успокоившись, я позвонил дежурному по Космоцентру, затем поднял с постели Главного. Объяснить толком ничего не мог, уверял лишь со слов Долина: на корабле ЧП, и оно касается прежде всего полковника Севцова — возможно, его уже нет в живых. Меня терпеливо выслушивали, просили не волноваться. Главный даже пообещал что-то предпринять. И он действительно вскоре приехал, чтобы самому разобраться.

Шел второй час ночи. В зале ЦП собралось с десяток спецов — из тех, кто обслуживал радиокомплекс в ночное время. С появлением Главного все уставились на меня: вот он, баламут, виновник переполоха. Я им еще раз про Долина — был, мол, у него, он мне сказал. Но по рожам видел — никто меня всерьез не принимает, хотя сочувствуют. Кто-то вызвался отвезти домой, побыть рядом, пока успокоюсь. И только Главный засомневался: вдруг Долин что-то знает — Радиобог все-таки! Не мог ли тот, минуя ЦП, получить какое-то известие? Спецы в один голос: исключено! Тем не менее, он зачем-то спросил, как долго идет радиосигнал от корабля, из зоны Р-облака, до Земли. Это даже я знал — семь часов.

—Так... Семь часов, — повторил Главный и бросил взгляд на табло точного времени. — Осталось, следовательно, немногим больше часа.

Вся свита ошалело уставилась на него: о чем это он? Я тоже не мог понять, что значит «осталось»? До чего осталось?

— Вот что, полуночники, — обратился он к онемевшим дежурным, — настраивайтесь на прием. После трех, возможно, пойдут сигналы. Не прозевайте.

Распорядился и ушел.

Где-то под утро проскочила первая радиограмма. Потом один за другим лихорадочно пошли дубли. Корабль заговорил. Вместо начальника экспедиции сообщения подписывал заместитель. Он извещал, что полковник Севцов внезапно покинул корабль. Вышел в открытый космос. Без скафандра.

Когда экспедиция возвратилась, работала комиссия, разбирались. Трясли весь экипаж, всех подряд. Доискивались — обстоятельства, причины, мотивы. В конце концов, пришли к выводу: покончил с собой, самоубийство. Но так и не докопались — почему? Поползли слухи, самые дикие. Поговаривали, что это Р-облако так подействовало. Или еще хлестче — космический сомнамбулизм, метагипноз. И никому даже в голову не пришло искать причины здесь, на Земле.

А ведь было за что зацепиться. Хотя бы выяснить, как мог Долин за семь часов до радиограммы уже знать, что на корабле что-то стряслось и именно с полковником Севцовым. Сердечный приступ прихватил как раз в тот момент, когда Федор сделал такой последний шаг. Я сверял — все сошлось, минута в минуту. Предсмертным криком брат позвал нас — и меня, и Ольгу. Но услышал только Долин.