Коринна, или Италия

В мои отношения с госпожой д’Арбиньи без моего ведома вмешалось третье лицо — это был господин де Мальтиг; она ему нравилась, и он охотно женился бы на ней, если бы сознательная безнравственность не сделала его ко всему равнодушным; он любил интригу, как любят игру, даже когда не интересует выигрыш, и поддерживал госпожу д’Арбиньи в ее намерении выйти за меня замуж, готовый, однако, разрушить этот план, едва лишь подвернется для него благоприятный случай. Я питал смутную неприязнь к этому человеку: ему было всего тридцать лет, но его наружность и манера держаться поражали своей сухостью. В Англии — а ведь нас обвиняют в холодности — я не видел, чтобы кто-нибудь входил в гостиную с такой серьезной миной. Я никогда не принял бы его за француза, если бы не его пристрастие к шутке и потребность говорить, удивительная в человеке, который казался всем пресыщенным и даже щеголял своей пресыщенностью. Он уверял, что от природы был чувствительным и восторженным, но знакомство с людьми времен Французской революции разочаровало его. По его словам, он пришел к выводу, что на свете нет ничего ценного, кроме богатства или власти или сочетания этих двух благ, и что дружбу следует рассматривать как средство для достижения цели — к нему можно прибегать или отказываться от него, смотря по обстоятельствам. Он довольно ловко применял эту теорию на практике, но совершал лишь одну ошибку — говорил об этом; однако, хотя у него и не было желания нравиться, свойственного французам былых времен, он любил производить эффект своим разговором, проявляя при этом крайнюю неосторожность. Вот это и отличало господина де Мальтига, желавшего блистать даже своей безнравственностью, от госпожи д’Арбиньи, которая, добиваясь своей цели, никогда не выдавала себя. Удивительнее всего было то, что особа пылкого нрава превосходно умела хранить свои секреты, меж тем как холодный по натуре человек не умел молчать.

При всем том господин де Мальтиг имел поразительное влияние на госпожу д’Арбиньи; он угадывал ее мысли, или, вернее, она все поверяла ему. Этой, обычно столь скрытной, женщине временами необходимо было, чтобы вздохнуть полной грудью, совершить какую-нибудь неосторожность; во всяком случае она всегда смущалась от одного сурового взгляда господина де Мальтига; если он казался недовольным, она вставала, отводила его в сторонку и объяснялась с ним; если он уходил в дурном расположении духа, она тотчас же запиралась у себя, чтобы написать ему письмо. Я объяснял себе такую власть господина де Мальтига над госпожой д’Арбиньи тем, что он знал ее с детства и стал вести ее дела, когда у нее не осталось, кроме него, ни одного близкого родственника; но главная причина этих странных приемов госпожи д’Арбиньи, как я позже узнал, заключалась в том, что она создала план женить его на себе, если я оставлю ее, ибо ни за что на свете не хотела прослыть покинутой женщиной. Подобное решение могло навести на мысль, что она не любила меня; однако она отдавала мне предпочтение, повинуясь голосу сердца, но она всю жизнь примешивала расчет к своим увлечениям и свои искренние привязанности ставила в зависимость от требований света. Она плакала, когда была взволнована, но плакала также и потому, что слезы придавали ей трогательный вид. Она была счастлива, сознавая себя любимой, потому что любила сама, но также и потому, что это приносило ей успех в обществе; у нее бывали добрые чувства, когда она оставалась одна, но она не давала им волю, если они не способствовали выполнению ее желаний и не помогали удовлетворить ее самолюбие. Это была женщина, созданная обществом и для общества, владевшая искусством казаться правдивой; к этому часто прибегают в странах, где желание воздействовать на людей бурными проявлениями чувств бывает гораздо сильнее, чем сами эти чувства.

Я долгое время не имел вестей от отца, ибо война прервала нашу переписку. Наконец я получил с оказией от него письмо; он заклинал меня приехать во имя долга перед родиной и его любви ко мне; вместе с тем он категорически заявлял мне, что моя женитьба на госпоже д’Арбиньи причинит ему смертельное горе, и просил меня явиться в Англию свободным и не принимать никакого решения, не выслушав сперва его. Я сразу ответил ему письмом, в котором давал честное слово, что не женюсь без его согласия, и обещал скоро приехать к нему. Чтобы задержать меня, госпожа д’Арбиньи сначала прибегла к просьбам, потом разыграла отчаяние; наконец, видя, что ей ничего не удается, она, видимо, снова пустилась на хитрость; но мог ли я тогда в чем-нибудь заподозрить ее?