Коринна, или Италия

Коринна решила дать праздник в честь лорда Нельвиля, воспользовавшись неделей отсрочки, которую она выпросила у него; однако мысль о празднике вызывала у нее самое грустное настроение. Зная характер Освальда, она не могла не тревожиться о том, какое впечатление произведет на него ее рассказ. Коринну следовало принимать как поэтессу и артистку, чтобы найти оправдание тому, что она ради восторгов, какие дарят талант и искусство, пожертвовала своим высоким положением, семьей и именем. Лорд Нельвиль, несомненно, обладал достаточно просвещенным умом, чтобы ценить гений и фантазию художника, но он полагал, что общественные обязанности превыше всего и что основное назначение женщины и даже мужчины состоит не в развитии умственных способностей, но в исполнении своего долга. Муки раскаяния, терзавшие его с тех пор, как он отклонился от предначертанной им себе линии жизни, придали еще больше силы суровым моральным принципам, которые он впитал с молоком матери. Нравы, привычки и воззрения Англии — страны, где с величайшим почтением относятся как к законам, так и к требованиям долга, — крепко связывали Освальда; вдобавок к этому при упадке духа, вызванном тяжелой утратой, человеку хочется отдаться естественному течению жизни, не принимать неожиданных решений и всецело покориться своей участи.

Любовь Освальда к Коринне открыла в его душе источник новых чувств, но любовь никогда не может до конца переделать характер; и Коринна ясно видела характер Освальда, который оставался все тем же, несмотря на поглощавшую его страсть; и быть может, обаяние личности лорда Нельвиля главным образом заключалось в противоречии между его натурою и чувствами — противоречии, придававшем особую прелесть проявлениям его нежности к Коринне. Однако приближалась решительная минута ее жизни, когда смутные тревоги, которые она непрестанно отгоняла от себя, тревоги, лишь слегка омрачавшие счастье, каким она наслаждалась, должны были вылиться в нечто определенное. Эта женщина, рожденная для счастья, подвластная живому поэтическому вдохновению, изумлялась, видя, какой силой и постоянством обладает горесть; все ее существо охватывал трепет, неведомый людям, давно смирившимся со страданиями.

Однако среди всех этих треволнений Коринна втихомолку подготовила блестящий праздник, на котором ей хотелось еще раз порадоваться вместе с Освальдом. Здесь ее чувствительность и живое воображение соединились самым причудливым образом. Она пригласила на праздник англичан, находившихся в Неаполе, и несколько неаполитанцев и неаполитанок, общество которых ей было приятно. Поутру, в день, назначенный ею для праздника, накануне признания, способного навеки погубить ее счастье, какое-то странное возбуждение оживляло ее черты, придавая им необычное выражение. С первого взгляда оно могло показаться радостным, но быстрые и беспокойные движения Коринны и ее блуждающий взор красноречиво говорили лорду Нельвилю о том, что творилось у нее в душе. Тщетно пытался он успокоить ее нежными уверениями в любви.

— Вы мне скажете это через два дня, — отвечала она, — если все еще будете так думать; а сейчас эти нежные слова только причиняют мне боль. — И она отошла от него.

Под вечер, когда с моря поднимается ветерок, становится прохладнее и можно любоваться природой, были поданы экипажи, чтобы повезти всю компанию Коринны на прогулку. Первую остановку решено было сделать у могилы Вергилия, а лишь потом проехать через грот Позилиппо. Могила Вергилия находится в одном из живописнейших в мире уголков, расположенном в виду Неаполитанского залива. Здесь все полно такого мира и величия, что хочется верить, будто сам Вергилий выбрал это место для своего вечного упокоения; стих из «Георгик» мог бы служить ему эпитафией:

Illo Virgilium me tempore dulcis alebat
Partenope…[19]

{191}

Здесь и поныне покоится прах поэта, память о котором привлекает сюда почитателей со всех концов земного шара; это все, что человек на нашей земле может похитить у смерти.

У этой могилы Петрарка посадил лавровое дерево, но Петрарки давно нет в живых, и лавр засыхает. Толпы чужеземцев, стекающихся сюда почтить память Вергилия, исписали своими именами все стены вокруг его урны. Эти безвестные имена вызывают досаду: кажется, что они нарушают мирное уединение этого убежища. Один лишь Петрарка, посетив могилу Вергилия, имел право оставить там память о себе. В молчании покидают люди этот печальный приют славы: невольно вспоминаются мысли поэта и созданные им бессмертные образы. Чудесная беседа с потомками, — беседа, которую поэзия увековечивает и непрестанно возобновляет. Мрак смерти, что же ты такое? Мысли, чувства, слова продолжают существовать, а от самого человека ничего не остается. Нет, такого противоречия не может быть в природе!