Коринна, или Италия

— Всемогущий Боже! — продолжала она, подняв глаза к небу. — Услышь меня! Боже! Ты являешь милосердие к любовным страданиям, самым благородным из мук! отними у меня жизнь, если он разлюбит меня, дабы не влачить мне жалкое существование в непрестанных страданиях! Он уносит с собой мои самые благородные и нежные чувства; если огонь, зажженный мною в его душе, угаснет, где бы я ни находилась, моя жизнь тоже угаснет. Великий Боже! Мне не суждено пережить мои высокие чувства! и что станется со мною, если я перестану его уважать? ведь и он должен меня любить, должен меня любить, ибо я чувствую в сердце моем такую любовь, которая повелевает его любовью… О Боже мой, — снова воскликнула она, — подари мне его любовь или смерть!

Окончив свою молитву, Коринна обернулась к Освальду и увидела, что он распростерт перед ней на полу в ужасных судорогах: испытанное им волнение превышало его силы, он отталкивал ее помощь, он хотел умереть, он терял сознание. Коринна ласково сжимала его руки в своих руках и повторяла ему все, что недавно говорил он сам. Она убеждала его, что верит ему, что не сомневается в его возвращении и что сама она почти совсем успокоилась. Ее нежные слова несколько приободрили его. Однако чем быстрее приближался час разлуки, тем труднее было лорду Нельвилю на нее решиться.

— А почему бы, — сказал он Коринне, — почему бы нам не пойти до моего отъезда в храм, чтобы произнести перед алтарем торжественный обет вечной верности?

При этих словах Коринна с трепетом взглянула на лорда Нельвиля, и ею овладело ужасное смятение. Ей вспомнилось, как, рассказывая свою историю, Освальд заметил, что готов во всем уступить женщине, лишь бы не видеть ее отчаяния, но, если ему приходится принести ей жертву, его чувство к ней остывает. При этой мысли в Коринне проснулась вся ее гордость, вся твердость ее духа.

— Вы должны побывать на родине и повидать ваших друзей прежде, чем жениться на мне. Я не хочу, милорд, чтобы ваше решение было вызвано лишь волнением в минуту расставания.

Освальд больше не настаивал.

— Во всяком случае я снова клянусь, — сказал он, хватая руку Коринны, — что моя верность нерасторжима с кольцом, которое я вам вручил. Пока вы будете хранить его, ни одна женщина не будет иметь прав на меня; если же вы им пренебрежете, если вы его мне возвратите…

— Полно, полно об этом говорить, — перебила его Коринна, — вам нечего тревожиться. Ах! вы прекрасно знаете, что я никогда не оборву священную связь наших сердец, и мне было бы даже стыдно убеждать вас в том, что и так очевидно.

Между тем время шло; Коринна бледнела при малейшем шуме, а лорд Нельвиль, погруженный в глубокую печаль, не в силах был вымолвить ни единого слова. Наконец в окне блеснул роковой огонек, и вслед за тем у двери дома остановилась черная гондола. При виде ее Коринна в ужасе отшатнулась и упала в объятия Освальда.

— Они здесь, они здесь! — вскричала она. — Прощайте, уходите! все кончено!

— Боже мой, — вырвалось у лорда Нельвиля, — отец мой! Неужто вы требуете этого от меня? — И он прижал ее к сердцу, проливая слезы.

— Ступайте, — твердила Коринна, — ступайте, так надо!

— Пошлите за Терезиной, — сказал Освальд, — я не могу оставить вас одну в таком состоянии.

— Одну! — повторила Коринна. — Ах, я все время буду одна, покуда вы не вернетесь!

— Я не в силах уйти из вашей комнаты! — воскликнул лорд Нельвиль, в отчаянии призывая смерть. — Нет моих сил!

— Тогда я подам вам знак к уходу, — сказала Коринна, — я сама открою вам двери; лишь подарите мне несколько минут.

— Да, да! — воскликнул лорд Нельвиль. — Побудем еще немного вместе; эта мучительная борьба все же лучше, чем разлука с тобой.

Но вот под окнами Коринны послышались голоса гребцов, которые звали слуг лорда Нельвиля; те откликнулись, и один из них, постучавшись в дверь, объявил: «Все готово».

— Да, все готово! — промолвила Коринна и, отойдя от Освальда, начала молиться, прислонившись головой к портрету своего отца.

Наверное, в эти мгновения перед ней пронеслась вся ее прежняя жизнь, и совесть Коринны осудила ее ошибки гораздо строже, чем они того заслуживали; ей казалось, что она недостойна милости Божьей, но она была так несчастна, что не могла не верить в сострадание Неба. Наконец она поднялась с колен и протянула руку лорду Нельвилю.

— Ступайте, — сказала она, — теперь я этого хочу; быть может, через минуту я не смогу вас отпустить; ступайте же, да благословит вас Господь, пусть Он хранит и меня, я так в этом нуждаюсь!

Освальд еще раз бросился в ее объятия; с невыразимой страстью он прижал ее к сердцу, а потом, бледный и дрожащий, словно обреченный на казнь, вышел из комнаты, где ему было дано пережить радость разделенной любви, смутно сознавая, что судьба дважды не посылает человеку такого счастья.