Коринна, или Италия

Однажды вечером доброе семейство, осыпавшее Коринну знаками дружбы и участия, стало настойчиво приглашать ее посмотреть игру госпожи Сиддонс в «Изабелле, или Роковом браке»{235}, английской пьесе, в которой особенно блистала эта талантливая актриса. Коринна долго отказывалась; но, вспомнив, что лорд Нельвиль не раз сравнивал ее манеру декламировать с манерой госпожи Сиддонс, она захотела ее послушать. Опустив на лицо вуаль, Коринна вошла в маленькую ложу, откуда могла все видеть, будучи сама невидимой. Ей было неизвестно, что лорд Нельвиль накануне представления приехал в Лондон, но она опасалась, что ее заметит кто-нибудь из англичан, знавших ее в Италии. Благородная внешность и проникнутая глубоким чувством игра актрисы так захватили Коринну, что во время первых актов она не отводила глаз от сцены. Английская декламация весьма своеобразна и производит потрясающее впечатление, если на сцене выступает крупный талант. В ней меньше искусственности и условности, нежели во французской; она достигает большей правдивости в изображении чувств; подлинное отчаяние не могло бы выразиться иначе. Английские пьесы ближе к реальной жизни, стихосложение свободнее передает живую речь, поэтому драматическое искусство особенно волнует зрителей в Англии. Для того чтобы стать великим актером во Франции, требуется исключительный талант, ибо труднее проявить свою индивидуальность там, где такую силу имеют общеобязательные правила. Но в Англии актер может дерзнуть на все, лишь бы он вдохновлялся самой жизнью. Протяжные стоны, которые могут показаться смешными по рассказам, приводят в трепет, когда их слышишь со сцены. Госпожа Сиддонс, актриса с благородной осанкой, не теряла своего достоинства, даже когда она бросалась на пол. Что может быть прекраснее глубокого душевного волнения, которое овладевает актером, пожалуй, даже с большей силой, чем зрителями? В различных странах по-разному исполняют трагические роли; но выражение горя понятно людям всей земли: от дикаря до короля, все, кто поистине несчастен, чем-то сходны между собой.

В перерыве между четвертым и пятым актами Коринна заметила, что все взоры обращены к одной ложе, и в этой ложе она увидела леди Эджермон с дочерью; она сразу узнала Люсиль, на диво похорошевшую за последние семь лет. Смерть богатого родственника со стороны мужа вынудила леди Эджермон приехать в Лондон по делу о наследстве. Люсиль оделась для театра более нарядно, чем обычно, и, хотя в Англии женщины очень хороши собой, подобной красавицы уже давно не появлялось в свете. При виде ее Коринна почувствовала горестное изумление: ей показалось невероятным, чтобы Освальд мог устоять перед столь пленительной внешностью. Она мысленно сравнила себя с младшей сестрой и решила, что та гораздо красивее ее; она преувеличивала, если только то было возможно, очарование этой юной девушки с белоснежным личиком и светлыми волосами, казавшейся воплощением невинности и весны жизни, и сочла для себя почти унизительным бороться с подобными прелестями, созданными природой, противопоставляя им талант, ум и вообще все свои дарования, хоть и не приобретенные, но усовершенствованные.

Вдруг она заметила в ложе напротив лорда Нельвиля, неотрывно глядевшего на Люсиль. Какая страшная минута для Коринны! в первый раз после разлуки увидела она столь дорогие ей черты, увидела лицо, которое ежеминутно старалась воскресить в своей памяти, хотя никогда его не забывала; она вновь увидела Освальда, а он был всецело занят Люсиль! Конечно, он не подозревал о присутствии Коринны в театре, но, если бы его взор случайно направился в ее сторону, несчастная увидела бы в этом счастливый знак. Наконец снова появилась госпожа Сиддонс, и лорд Нельвиль повернулся к сцене.

Коринна с облегчением вздохнула; она старалась себя уверить, что лишь простое любопытство привлекло внимание Освальда к Люсиль. Между тем пьеса становилась с минуты на минуту все более трогательной, и Люсиль заливалась слезами; она старалась их скрыть, прячась поглубже в ложе. Освальд опять стал смотреть на нее, и на сей раз с еще большим интересом. Но вот наступил самый страшный момент, когда Изабелла, вырвавшись из рук женщин, пытавшихся удержать ее от самоубийства, смеется над их бесполезными усилиями и поражает себя кинжалом. Изобразить смех, порожденный отчаянием, труднее всего на сцене, и для этого требуется замечательное искусство: такой смех действует гораздо сильнее слез. Какие ужасные сердечные муки должен переживать человек, если он ликует при виде собственной крови и испытывает злобное удовлетворение при мысли, что враг отомщен!