Коринна, или Италия

— Женщина такого склада не создана для жизни в нашем Уэльсе, — возразил мистер Эджермон. — Поверьте мне, милый Освальд, для Англии годятся лишь англичанки! Я не смею давать вам советы, и мне нет надобности уверять вас, что я не скажу ни слова о том, что здесь увидел; но, как ни обольстительна Коринна, я повторю слова, сказанные Томасом Уолполом: «Что с такой женщиной делать дома?» А «дом» у нас, как вам хорошо известно, — это все, по крайней мере для женщин. Можете ли вы представить себе, что ваша прекрасная итальянка сидит дома одна, в то время как вы охотитесь или заседаете в парламенте? или что она после десерта покидает вас, чтобы приготовить чай, пока вы еще сидите за столом? Дорогой Освальд, наши женщины отличаются такими семейными добродетелями, каких вы нигде не найдете. Мужчинам в Италии больше нечего делать, как добиваться благосклонности женщин; поэтому чем женщины там прельстительнее, тем они лучше. Но в нашей стране, где мужчины заняты энергичною деятельностью, жены должны держаться в тени; было бы жаль отодвигать в тень Коринну; я предпочел бы видеть ее на английском троне, нежели под моею скромной кровлей. Милорд, я знал вашу мать, которую так горько оплакивал ваш почтенный родитель; она была точно такой, как моя юная кузина; и я бы не желал себе другой супруги, будь я в таком возрасте, когда мог бы еще сделать свой выбор и быть любимым. Прощайте, дорогой друг! не сердитесь на меня за откровенность; никто не может восхищаться Коринной больше, чем я, и, быть может, в ваших летах я не отказался б от надежды понравиться ей.

С этими словами он взял руку лорда Нельвиля, сердечно пожал ее и удалился, не услышав ни слова в ответ. Но мистер Эджермон понял причину этого молчания: он удовольствовался пожатием руки Освальда, желая поскорее закончить этот мучительный и для него разговор.

Из всего сказанного его родственником Освальда поразило до глубины души лишь одно — упоминание о покойной матери и о горячей привязанности его отца к ней. Освальд потерял мать, когда ему было всего четырнадцать лет, но всегда с глубоким уважением вспоминал ее редкие достоинства, ее скромность и сдержанность.

— Какой я безумец! — воскликнул он, оставшись один. — Я еще спрашиваю, какую супругу желал бы мне выбрать отец: разве я этого не знаю, если могу представить себе образ моей матери, которую он так любил? Чего мне еще желать? И для чего мне обманывать себя самого, делая вид, будто я не знаю, что бы он сказал, если бы мог подать мне совет?

Однако мысль о том, что он увидит Коринну и ничего ей не скажет в подтверждение тех чувств, в каких он признался ей накануне, показалась Освальду невыносимой. Его волнения и страдания были столь велики, что болезнь, от которой он, по всей видимости, исцелился, возвратилась к нему с прежней силой и едва зарубцевавшаяся каверна в легких опять раскрылась. Между тем как испуганные слуги звали на помощь, он втайне желал, чтобы смерть положила конец его печалям. «Хоть бы мне, прежде чем умереть, — говорил он себе, — еще раз увидеть Коринну и услышать, как она назовет меня своим Ромео!» Слезы брызнули у него из глаз — первые слезы после смерти отца, причиненные другой горестью.

Он написал Коринне, что приступ болезни неожиданно задержал его дома, и закончил письмо несколькими меланхолическими словами. Коринна в то утро проснулась полная обманчивых, блаженных предчувствий: она наслаждалась впечатлением, произведенным ею на Освальда; она верила, что любима им, была счастлива и сама хорошенько не знала, чего ей еще пожелать. Множество всяких обстоятельств заставляли ее страшиться мысли о браке с лордом Нельвилем, но, будучи гораздо более пылкой, чем дальновидной, она жила настоящим, не заглядывая в будущее, и этот день, принесший ей столько тревог, начался для нее как самый спокойный и ясный день ее жизни.

Когда Коринна получила письмо от Освальда, ею овладело мучительное беспокойство: она решила, что он в крайней опасности, и немедля отправилась к нему пешком; она пересекла Корсо, где в этот час прогуливался весь город, и на глазах почти у всего римского общества вошла в дом Освальда. Ей было некогда раздумывать; она так торопилась, что вбежала в его комнату, задыхаясь и не в силах произнести ни слова. Лорд Нельвиль понял, на что она отважилась в своем стремлении увидеть его; и, преувеличивая последствия поступка, которого в Англии было бы достаточно, чтобы навсегда погубить репутацию любой женщины, а тем более незамужней, он, еще очень слабый, но полный высоких чувств любви и благодарности, приподнялся на постели и прижал Коринну к сердцу.

— Дорогая, — воскликнул он, — нет, я не покину тебя! Если твое чувство ко мне скомпрометирует тебя, я должен защитить…

Коринна догадалась, что он хотел сказать; тотчас же остановив его, она мягко высвободилась из его объятий и, первым делом справившись о его здоровье, которое немного улучшилось, возразила ему: