Иногда Валя так увлекалась игрой с малышом, что сама опускалась на колени и с упоением ползала по ковру с ним наперегонки. Во время очередной из таких забав в детскую заглянула Кира. При виде Вали, стоящей на карачках, лицо ее сначала вытянулось от недоумения, а затем расплылось в улыбке.
– Какой пассаж! – весело проговорила она, прикрывая дверь.
Смущенная Валя хотела было вскочить, но Кира поспешно замахала руками:
– Нет, нет, погоди. Стой как стоишь. – Она быстро вытащила из сумочки новенькую «мыльницу», навела на них объектив и несколько раз щелкнула. – Вот, купила, – пояснила Кира, когда Валя наконец поднялась на ноги, с любопытством глядя на фотоаппарат. – Никогда раньше не была любительницей фотографировать. А теперь попробую, благо есть кого снимать.
– Ты меня имеешь в виду? – засмеялась Валя.
– И тебя, и малыша – его в первую очередь. У Вадика-то руки не доходят фотографировать сына, он вообще занят совсем другими делами. – Кира кинула на нее лукавый и многозначительный взгляд.
Валя молчала, понимая, о чем она говорит. Вот уже полтора месяца они с Вадимом были практически неразлучны. Каждый вечер она спускалась, к нему в кабинет, иногда оставаясь там до утра. Насытившись друг другом, они подолгу болтали о всякой всячине. Оказалось, существует великое множество тем, которые можно обсуждать ночи напролет, и это невероятно интересно и приятно – не менее, чем удовлетворять телесный голод.
Удивительно, но у них, выросших в диаметрально противоположных условиях, в разных городах и совершенно непохожих друг на друга семьях, нашлась целая куча общих пристрастий и привычек – например, оба любили миндальные орехи и лошадей, терпеть не могли слишком сладкий чай, кокосовую стружку и не задернутые в темное время суток шторы.
С той минуты, как Валя впервые отдалась Вадиму, она не пожалела об этом ни разу. Он действительно, как и обещал, относился к ней с нежностью и деликатностью, заботился, опекал, дарил подарки. Не такие дорогие и роскошные, как Тенгиз, хотя был раз в десять богаче его – это были милые, забавные сувенирчики, но каждый из них имел скрытый смысл, отражал тот или иной момент в их отношениях. Валя и сама увлеклась игрой в подарки – покупала Вадиму гипсовые скульптурки, мягкие игрушки, открытки. Он относился к ее презентам со всей серьезностью, ничуть не гнушаясь их «детскостью» и наивностью.
Да и сам их роман порой казался Вале каким-то детским, лишенным бурных страстей, но полным трогательной открытости, откровения и привязанности. Возможно, оба неосознанно нащупали, угадали, что лишь таким способом, словно уйдя на время обратно в детство, став в глазах друг друга беззащитными и безоружными, можно преодолеть невыносимую боль утраты, попытаться построить новую жизнь.
Порой Валю начинали мучить подозрения, что ее отношение к Вадиму – не просто привязанность или симпатия. Возможно, она сама не заметила, как полюбила вновь, хоть и клялась себе больше подобного не допускать. Валя дорого бы дала за то, чтобы узнать, что испытывает к ней сам Вадим, перестал ли наконец невольно сравнивать ее с покойной женой, обрел ли свободу для новых чувств.
Несколько раз, после особенно нежной близости, она хотела рискнуть и задать ему этот вопрос, однако что-то останавливало ее. Может быть, этим «что-то» была постепенно созревавшая в Вале женская мудрость, безошибочная интуиция, появляющаяся по мере приобретения жизненного опыта. Она настойчиво повелевала ей молчать о своих предположениях до поры до времени, пока судьба сама не подаст знак, не подскажет, что пришло время действий и разгадок…
…Кира внимательно наблюдала за Валей, за ее глубокой задумчивостью. Антошка, обретший долгожданную свободу, уполз под стол и теперь делал попытки подняться в полный рост, ухватившись ручонками за его ножки.
Первой опомнилась Валя.
– Смотри, он же сейчас ушибется! – вскрикнула она и поспешила к столу.
– Да, да, – эхом отозвалась Кира.
Она суетливо сунула фотоаппарат в сумку и бросилась на помощь. Вдвоем они извлекли Антошку из-под стола и, невзирая на его протестующий рев, заточили в манеж.
– Посиди-ка ты в неволе, голубок, – назидательно проговорила Валя, грозя малышу пальчиком, – подумай о жизни. Слишком уж ты стал самостоятельным, сладу нет.
Антошка горько рыдал, норовя протиснуть мордашку между прутьями. Вскоре, однако, он утешился и занялся яркой красно-желтой погремушкой, деловито пробуя ее на зуб.
Валя и Кира отошли от него и уселись на диван.
– Я глупо выглядела, когда стояла на четвереньках? – спросила Валя с улыбкой.
– Ты выглядела отлично. Впрочем, в последнее время ты вообще выглядишь потрясающе. Как я понимаю, у вас с Вадиком все в полном ажуре?
– Ну… – Валя на мгновение замялась, а затем осторожно выговорила: – Да, пожалуй.
– Можешь не перестраховываться, – усмехнулась Кира, – или боишься сглазить?
– Кто же этого не боится?
– Напрасно. – Та укоризненно покачала головой. – Вадик – это ведь не твой, как его… Тимур…
– Тенгиз, – подсказала Валя.