Корни

Отец защитился, вернулся домой, работает. Жизнь у него пошла совсем хорошая и интересная. И начальство уважало. На выборах в местные советы 1953 года его выдвинули депутатом Черниковского горсовета. Он был в командировке в Ленинграде, зашел к своему кузену, известному астрофизику Морису Эйгенсону — так тот просто не поверил насчет депутатства. Сами знаете про конец зимы 53-го, люди с такими фамилиями более собирали теплое белье для ожидаемой поездки в Сибирь.

Отец же пребывал, как помнится, в состоянии сдержанного оптимизма. Надо и то сказать, что к еврейской теме он был равнодушен. Во всяком случае — демонстративно равнодушен. Был у нас в нашем городке некий парикмахер, который однажды попросил у него фото. “Для чего?”, - “Ну, я собираю фотографии разных знаменитых евреев”, - “Не могу. Я уже отдал свою в собрание фотографий разных знаменитых лысых”.

Тот обиделся, конечно, а возможно, что и испугался отчасти, и более никогда с отцом не заговаривал.

Оптимизм отца вдруг привел к несколько неожиданному событию — переезду в Башкирию известной специалистки по нефтепереработке Софьи Валериановны А-н. Дело было так, что Александр Сергеевич был где-то в середине 52-го года в Москве, в Губкинском Нефтяном институте. Говорил с с А-н. И очень расхваливал ей Черниковск, Уфу, заводы, возможности интересной научной и производственной работы. С.В. находилась во много более минорном состоянии, что и неудивительно, если вспомнить время действия и ее не вполне арийскую фамилию. “Ну, так переезжайте к нам! Для такого специалиста всегда найдется и работа, и квартира”, - “Ну, что Вы?! Как собраться на такой переезд?”

А в феврале следующего года С.В. обнаруживается перед дверью нашей квартиры с мужем, мамой и чемоданами. Приехала по июльскому приглашению! Хотя вообще-то неплохо бы об этом созвониться, оформить какие-то бумаги… Отец, конечно, был несколько удивлен внезапностью. Но специалист и вправду классный. В первом приближении они разместились просто у нас дома, а А.С. с секретарем парторганизации УфНИИ поехали в дирекцию Новоуфимского завода — просить жилье. Ну, выпросили, хотя был момент, когда партсекретарь ляпнул: “Вы нам вообще должны!”, после чего пришлось полчаса замазывать его ляп и объяснять вскипевшему директору, что никто никому не должен, но для пользы общего дела…

Она проработала в УфНИИ, а потом в БашНИИ НП четыре года, сделала немало полезного, потом, уверившись, что страхи растаяли, вернулась в Москву. Стала профессором Губкинского института, и в начале девяностых и мой сын Саша был ее дипломником. К слову скажу, что мне, когда я работал в московском ВНИИ нефтепереработки, приходилось встречаться и вместе работать с профессором А-н. И даже нахально спорить с ней, несмотря на наш явно разный профессиональный вес. И однажды после такого спора С.В. сказала: “ Ну вот, Сережа, Вы так на меня нападаете, а ведь я вас на коленях держала”. Думаю, что ей немного изменила память. Когда она приехала в Уфу мне было восемь. Мальчик я был крупный, упитанный и на коленях меня хрупкая и изящная София Валериановна вряд ли удержала бы. Почти сразу после этой истории с внезапным приездом умер Вождь. Отец, как и все вокруг, очень горевал. Но когда я, запуганный школьными разговорами, спросил его: “Папа, что же теперь? Враги-американцы нападут на нас, раз Сталина нет?” Он меня утешил: “У товарища, — говорит, — Сталина остались ученики и соратники — товарищ Молотов, товарищ Маленков, товарищ Ворошилов. Будут продолжать руководство. Не бойся!”

Уже после смерти Вождя и реабилитации врачей-убийц наехала и на А.С. Советская Национальная Политика. Дело было так. Последние два года при жизни Сталина министром государственной безопасности был Семен Игнатьев, из партработников. Он-то, собственно, и раскручивал это и другие дела того времени. После смерти Хозяина эти ведомства забрал Берия, а Игнатьева назначили лично виновным в создании дела врачей и отправили… первым секретарем в Уфу, где он уже однажды поруководил во время войны.

Через месяц после его назначения отца вызвали в Черниковский горком партии, как и других руководящих евреев городка (например, упомянутого директора строящегося Новоуфимского завода Майорова). Там им сказали, что их долг, как коммунистов, подать заявление на увольнение. Все подали, были переведены на должность собственных заместителей и продолжили работу. Через какое-то время весть об этой самодеятельности башкирского обкома дошла до Москвы. Главный игнатьевский враг Лаврентий Берия к тому времени уже закончил свою бурную карьеру, но инициатива Игнатьева не была одобрена и все вернулись в свои кабинеты. А через пару лет этого спеца по нацполитике перевели в Казань, тоже первым секретарем обкома, откуда и отправили в 55 лет на пенсию.