Корни

Смысл новации заключался в разработке ректификационной колонны не вертикальной, как у всех, а горизонтальной. От этого обещались большие выгоды, в первую очередь в смысле противовоздушной обороны (тогда был некоторый ажиотаж с этим пунктом в проектировании). Действительно, торчат и демаскируют. Видели когда-нибудь? В принципе можно разделить колонну на секции, скажем, в каждой одна тарелка. И составить их рядком на земле. Никакого “торчания”. Единственная проблема в том, что в обычной колонне противоток жидкости и газа получается автоматически — легкий газ стремится вверх, тяжелая жидкость течет вниз, по пути контактируют и обмениваются компонентами. А тут движение газа в нужном направлении сделать не проблема — он сам пойдет туда, где меньше давления, в голову колонны, а вот жидкость в каждой из наших массобменных ячеек придется отбирать снизу и отдельным насосом перекачивать вверх следующей ячейки. Оч-ч-ч-ень сложно, ненадежно и дорого! В общем, идея старая, о чем данный изобретатель, конечно, не подозревал, но нереализуемая. Мертвая.

О чем, конечно, институтские спецы сообщили автору при последовавшей встрече, оправдав его мудрое предчувствие насчет консерватизма и зажима творческой мысли. Но избавиться от него, однако ж, не удалось. Была у него где-то наверху “рука”, то ли в НКВД, то ли в ЦК. И слух, что это чуть ли не новый союзный нарком внутренних дел товарищ Берия. Да мало ли таких работ? Вот у нас в институте ВНИПИгазпереработка в 70-х годах всерьез тратились время и деньги на разработку “газоперерабатывающего завода с диаметром, равным диаметру газопровода”. И компрессора, и холодильники, и все аппараты — одним диаметром. Сколько я не пытался дознаться у ученых и проектировщиков, занятых в этом деле, зачем оно вообще нужно — без результата.

Плетью обуха не перешибешь. Пришлось институтским тратить на новатора время и силы. Он приходил с новым вариантом, ему объясняли, почему и это — чепуха. Он внимательно слушал, записывал и в следующий раз уже старался использовать вновь освоенные слова и выражения. Еще время от времени постукивал наверх о продолжающемся зажиме его творческой мысли со стороны ученых, вызывая новые накачки сверху. В общем, вся эта эпопея без особых результатов протянулась до начала войны. А далее А.С., как упоминалось, ушел строить завод взрывчатки и более о Приземном не слыхал.

Прошло время. Отец еще не директор, но уже начальник отдела Молотовнефтекомбината. Приехал на завод, там, в углу территории какое-то сооружение. — Что это? Ему объясняют, что “установка товарища Приземнова”. Оказалось — тот самый, только две буквы себе в фамилии успел руссифицировать. И опять все с таинственным видом намекают, что товарищ Приземнов имеет очень-очень высокое, московское покровительство. Пришлось отцу опять продолжать свои бакинские мытарства с этим изобретателем. Пытался избавиться, но местный энкаведешник ему сказал, что этого делать не надо. Времена такие — не заспоришь. Вообще же у изобретателя было в городе два могущественных покровителя — уполномоченный НКВД и еще горвоенком.

Самый изобретатель, увидев старого бакинского знакомого, выразил большую радость и “надежду на успешную совместную работу”, но ответной любви не встретил. Впрочем — выгнать его не выгнали, не по силам, он продолжал что-то сооружать, появляясь у директора завода только с требованиями: слесарей, материалов и прочего. Конечно, приходилось отрывать от дела.

Вдруг с одним из его покровителей случилась катастрофа. Горвоенком провел всю войну в стратегическом тылу и у него, что бывает с тыловиками, накопилась большая нереализованная ненависть к немецко-фашистским захватчикам. Будучи под хорошей мухой за рулем казенного виллиса, он въехал в колонну немецких пленных. Подавил людей. Трибунал, разжалование, штрафбат. Новый военком стал разбираться в делах и, среди прочего, обнаружил, что военнообязанный Приземнов четвертый год тихо уклоняется от призыва. Забрали — и под суд. Никакие намеки на “руку” не помогли.