Корни

Надо сказать, что и первый секретарь обкома Зия Нуриевич Нуриев тоже очень считался с Александром Сергеевичем, советовался с ним. Эйгенсон стал членом обкома партии. Отец полагал, что это в большой мере началось после его выступления на некоем республиканском совещании, где шел разговор о подготовке местных национальных научных кадров. Высказывались мысли о том, что поскольку башкиры — угнетенная в царское время национальность, не имевшая к 17-году вообще никаких научных кадров, то и нужны для выходцев из коренного населения скидки — упрощенная система сдачи кандидатского минимума, пониженные требования к работам и вообще “царский путь” к вожделенным кандидатским и докторским дипломам.

Оно по факту ведь так и было в национальных республиках, посмотрим правде в глаза. Откуда и идет милая шутка про “кандидата киргизских наук”. Но тут люди хотят это уже ввести в виде закона. Некоторые выступающие это дело поддержали. Дошло дело до Эйгенсона. Он сразу сказал, что все это — чепуха, которая только повредит формированию национальной интеллигенции, что тут получатся “кандидаты наук второго сорта”, что это будет очень унизительно для республики, что он может привести примеры очень качественных ученых татар и башкир из числа своих учеников. И привел. Его поддержал новый, недавно сменивший того самого Игнатьева, руководитель республики — Зия Нуриев. Ну, а народ и партия — едины! Теперь уж поддержали все. Тем более, про Александра Сергеевича знали, что он — чуть ли не единственный из приезжих, который старается понимать, когда при нем говорят по-башкирски или по-татарски. Тут, конечно, помогал его азербайджанский.

Семья наша жила на главной уфимской улице Ленина, в “доме над ашханой” — столовой по-башкирски. Нам с братом в школу было ходить недалеко — пересечь двор. Учились мы с ним, как помнится, не так плохо, но с отметкой “поведение” бывали проблемы, во всяком случае, у меня. Родителей это, конечно, раздражало, мама в беседах упирала на то, что я “подвожу отца, бросаю тень на его имя”. Беседы же с ним самим как-то совсем не складывались. Класса до седьмого ремень оставался в числе аргументов, точнее угроза его применения. Однажды, классе уж в восьмом, произошел скандал с учительницей литературы по поводу ее слов на уроке о “тошнотворных стихах Ахматовой”. Я покушения на обожаемую Анну Андреевну не перенес и дело заканчивалось в кабинете директора школы. По итогам происшествия отец имел со мной длительную беседу, которую я заранее собрался вытерпеть молча. Но настал момент, когда раздраженный отец спросил: “Ты что, не понял меня?!” На что получил ответ: “ Да нет. Понял. Но не согласен”. Ну, можете себе представить дальнейшее. Но, по-моему, отец осознал после этого, что я слегка подрос.

Отец много ездил по республике. Иногда эти поездки на легковой машине были просто опасны. Ну, например, в Белорецк через зимние уральские перевалы на тамошний металлургический комбинат. Это, надо сказать, было уникальное предприятие. Выпускал он не “чушки” и прокат, как все, а экзотику — часовые пружины, легированную проволоку, металлокорд для шин. Вот с часовыми пружинами вышел у отца “облом”. Он насмотрелся, как девушки в этом цеху скручивают пальцами пружины перед отправкой на часовые заводы — и пожалел их. Нашел по справочникам и журналам простой автомат для навивки и привез чертежи в Белорецк, показывать тамошним директору и главинжу. Думал открыть им свет в конце тоннеля. А они взмолились: “Не надо!”

Почему? Боялись социального взрыва, который при социализме, конечно, невозможен, но от этого не менее опасен. Эти самые девушки, как они объяснили — самые завидные невесты Белорецка. За навивание пружин платят, и платят очень хорошо. Вот девушки и стараются. Зарабатывают приданое. Останутся без работы — как бы не взбунтовались и бузу не устроили. А экономика, себестоимость?! При общественной собственности на средства производства это все оказывалось не так важно.

Но во многих других местах отцовы советы производственникам и проработки при строительстве новых объектов шли очень хорошо. Он ведь, хоть и специалист по переработке нефти, а знаний в вузе получил много и по другим инженерным дисциплинам. Что, собственно, для главного технаря совнархоза и требуется. Например, он долго придумывал, как высушить огромную кучу бурого угля в Кумертау, пока не додумался до использования поверхностно-активного вещества. Хотя надо сказать, что именно нефтедобывающие и нефтеперерабатывающие предприятия республики были основой совнархозовской индустрии. Оборонка-то им не подчинялась. Хрущевское “осовнархозивание” коснулось, на самом деле, не более половины советской промышленности. Все “ящики” остались в подчинении своих неприкасаемых министерств.