Корни

Эту поучительную историю отец рассказал на встрече со своими сотрудниками, когда один из пролетариев с опытного завода поинтересовался, сколько зарабатывают чилийские рабочие. Произвело определенное впечатление, хотя полным ответом на вопрос, мне кажется, это считать нельзя. Рассказывал он также, не на собрании, конечно, как двое молодых ребят из делегации уговорили его на совместный поход в стрип-клуб. Нынче-то что? Почти каждая молодая девушка при окончании школы мечтает, конечно, в первую голову, стать телеактрисой или чиновницей — но если не выйдет, так хоть чтобы оказаться у шеста. Ну, не работать же, в самом деле?

А тогда очень был популярным анекдот о стриптизе, когда в конце герой говорит жене: “Ладно, одевайся. Правду говорил секретарь парторганизации — омерзительное зрелище”. Ну, в общем, поэксплуатировали ребята отцовский французский, пошли в это самое заведение. По своему личному опыту могут предположить, что ничего совсем уж нового для себя они не увидали. Но, отчасти от не особенной дозволенности зрелища для советского человека, молодые люди воспринимали все это очень остро и, по словам отца, их просто трясло в критических местах, как отбойный молоток. Старший же товарищ их успокаивал с высоты своего жизненного опыта: “Ребята, не надо так нервничать! Это всё вообще намного приятней на ощупь”.

Кстати, у него на Огненной Земле оказалась совсем неожиданная встреча. Остановились они в гостинице в поселке нефтяников на Огненной Земле. Заполнили анкетки. Утром портье говорит, что у него лежит личное письмо для сеньора Эйгенсона. Ну, вы же понимаете, что ожидаемых знакомых у сеньора Эйгенсона на Огненной Земле, да в одна тысяча девятьсот шестьдесят девятом, не больше, чем у вас. Конечно, имет место определенная тревога, как у каждого советского за бугром, пребывающего в постоянном ожидании вражеских провокаций. Однако же, собрался с силами — раскрыл записочку. Оказался его давний бакинский знакомый, такой же совподданый, который здесь работает тренером по волейболу, тренирует команду местных нефтяников и живет в этой самой гостинице. Иди догадайся заранее! Ну, встретились.

Внутри страны тоже были командировки. На совещания, в министерство, на заводы. В дружественные НИИ, в том числе в Томск, куда, как я уж писал, его даже звал благоволивший к нему Егор Лигачев директором Института химии нефти. Там заранее обещали звание член-корра. В Ригу к очень известному в Союзе как ученый и организатор науки латвийскому академику Гиллеру, председателю Совета ГКНТ по сернистым соединениям нефти. И в Тбилиси. Он очень много сотрудничал с тбилисским Институтом физической и органической химии, где академик Меликадзе отчасти занимался химией нефти. Ему понравились эти его новые коллеги, хотя он не раз говорил, что до войны в его сознании резко противостояли трудовой Баку и бездельный, по преимуществу веселящийся и кутящий Тбилиси. Завелись друзья. Он, как всегда, блистал остроумием и дружба завелась не только с начальством, но и с молодежью. Этому, думаю, много способствовал его повышенно уважительный стиль обращения с людьми ниже его по должности, сильно отличающийся от общей манеры советских начальников называть начальство “на Вы”, а подчиненных “на ты” и вообще с ними не церемониться. Как говорилось: “если Александр Сергеевич кого-то зовет Шурик или Петька — значит, это директор либо член-корреспондент, а если кого называет Марией Николаевной — значит, лаборантка или молодой специалист”.

Среди прочих своих грузинских знакомых он рассказывал нам с мамой о милой и сравнительно юной научной сотруднице по фамилии… ну, назовем ее, к примеру, Амилахвари. Не так, но настоящую фамилию я забыл. Но похоже на эту. Некоторое удивление было у него, когда она пригласила компанию к себе домой. Там оказались такие ковры, такая мебель, такие кубки и прочее, которых советскому мэнээсу, вроде, не полагалось. На вопрос она ответила: “Александр Сергеевич, я, все-таки, княжна!” Чем еще более его озадачила. Он так и не понял: может ли быть, что её крепостные и посегодня привозят положенный оброк? Дружба с тбилисцами сохранится еще долго после того, как отец уйдет. И кончится после апреля 1989-го, когда отец напишет в Грузию письма, никак не поддерживающие точку зрения его тамошних приятелей. Больше они письмами не обменивались.

Но это все очень нескоро, а пока…