Корни

Щеки коснулось толстое мохнатое тело крысы. Усатая морда обнюхивала его рот. Содрогнувшись от отвращения, Кунта отчаянно щелкнул зубами, и крыса убежала. В ярости Кунта тряхнул оковами, сковывающими его запястья и щиколотки. И тут же раздались сердитые вопли и ругань тех, кого он потревожил. Шок и боль еще более усилили его ярость. Кунта рванулся вверх и больно стукнулся головой о бревно – тем самым местом, куда его в лесу ударил тубоб. Задыхаясь и ворча, они с незнакомцем, находившимся рядом, дергали железные наручники, пока оба не рухнули без сил. Кунта почувствовал, что его тошнит. Он попытался сдержаться, но не смог. Из уголка рта просочилась кислая жидкость. Он лежал и хотел умереть.

Но потом Кунта сказал себе: чтобы сохранить силу и рассудок, нельзя терять контроль. Через какое-то время, почувствовав, что снова может двигаться, он очень медленно и осторожно ощупал скованное правое запястье и щиколотку левой рукой. Рука кровоточила. Он легонько потянул цепь – она оказалась соединена с левой щиколоткой и запястьем того, с кем он боролся. Слева от Кунты лежал другой человек, прикованный к нему за щиколотку. Он тихо стонал. Все они находились так близко друг к другу, что стоило кому-нибудь двинуться, и их плечи, руки и ноги соприкасались.

Вспомнив о бревне, о которое он ударился головой, Кунта приподнялся – ровно настолько, чтобы коснуться дерева, но не удариться. Места не хватало даже для того, чтобы сесть. Затылком он ощущал бревенчатую стену. «Я попал в ловушку, словно леопард», – подумал Кунта. Потом он вспомнил, как сидел в темноте в ююо во время посвящения в мужчины много дождей назад, и слезы подступили к глазам. Но Кунта сдержался. Он заставил себя думать о криках и рыданиях, которые раздавались вокруг. Наверное, в темноте еще много мужчин – кто-то рядом, кто-то подальше, кто-то позади, кто-то впереди, но все они в одном месте. Напрягшись, он расслышал другие крики, но они были приглушенными и шли снизу, из-под шершавой дощатой поверхности, на которой он лежал.

Прислушавшись внимательнее, он стал различать разные языки тех, кто его окружал. Фулани снова и снова кричал по-арабски: «Аллах в небесах, помоги мне!» Мужчина из племени серер хрипло выкрикивал имена своих родных. Но больше всех Кунта слышал мандинго: они переговаривались на сира канго, тайном языке мужчин, и сулили ужасные кары всем тубобам. Крики других Кунта понять не смог – слишком уж они перемежались рыданиями и стонами. Он не понял ни слов, ни языков, хотя и догадался, что некоторые люди вовсе не из Гамбии.

Кунта лежал и слушал и постепенно начал понимать, что пытается заглушить желание опорожнить кишечник – прошло несколько дней с последнего испражнения. Он изо всех сил пытался сдержаться, но не смог, и кал вышел между его ягодиц. Преисполненный отвращения к себе, ощущая непереносимую вонь, Кунта заплакал. Желудок его снова скрутила судорога, и кислая жидкость обожгла рот. За какие грехи его так наказывают? Он молился Аллаху, но не получал ответа. Неужели только за то, что он не помолился утром, когда отправился за деревом для барабана? Хотя он не мог опуститься на колени и не знал, где восток, Кунта закрыл глаза и начал молить Аллаха о прощении.

Потом он долго лежал, упиваясь своей болью. Постепенно ему стало ясно, что самая сильная – это не что иное, как голод. Ему пришло в голову, что он ничего не ел с вечера накануне поимки. Кунта попытался вспомнить, спал ли он за это время – и вдруг увидел, как идет по лесной тропе. За ним шли двое чернокожих, впереди два тубоба в странной одежде, с длинными волосами странного цвета. Кунта заставил себя открыть глаза и потряс головой. Он был весь в поту, сердце у него отчаянно стучало. Он спал, даже не сознавая этого. Это был кошмар? Или кошмаром была эта зловонная чернота? Нет, все вокруг было таким же реальным, как сцена в лесу, которую он только что увидел во сне. Против его воли кошмар вернулся.

Кунта вспомнил, что после драки с черными предателями и тубобами в роще он очнулся от оглушающей боли. Его связали, завязали ему глаза, стянули руки за спиной и обмотали щиколотки толстой веревкой с узлами. Он пытался освободиться, но его жестоко тыкали заостренными палками, пока кровь не потекла по ногам. Кунта поднялся на ноги и, подгоняемый острыми палками, зашагал, спотыкаясь, так быстро, как позволяли веревки.