Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Так и переругивались, пока Вилли не переоделся и не забрался на свою кровать к отвернувшемуся тотчас же Герману. Теперь можно было спокойно и более основательно вспомнить всё, что случилось за эти дни, и подумать о будущем. Хотя думать вперёд, по всей видимости, не имело никакого смысла. За несколько дней он пережил столько, сколько не довелось за всю свою прежнюю тихую жизнь. Эти последние дни были отданы настоящей войне, и он стал понимать её жестокую сущность, когда всем, и жизнью тоже, управляет случай. Не смог только понять, зачем жизнь ему оставлена. Зачем убиты пехотинец на лестнице, Виктор, Эльза, зачем душевно искалечен и отлучён от неба Герман? Чего искали немцы в России, и почему теперь он и другие должны из-за этого торчать в этом лагере? Раньше он никогда не задумывался, как живёт, принимая всё как должное, и был доволен тем немногим радостям, которые выпали на его долю: хорошей едой по праздникам и справедливыми воспитателями в интернате и училище, своими успехами в спорте, потом – приютом у Эммы, спокойной и занимательной работой в отделе у Гевисмана, визитами к шефу, дававшими возможность вкусить и другой, более насыщенной и богатой жизни, которой он, однако, не завидовал, поскольку не мыслил такой для себя. Вся жизнь его, по сути дела, была определена правилами, которые не тяготили. Приученный к ограничениям с раннего детства, он никогда не хотел и не стремился их нарушить, принимая их как неизбежность для себя, такого как есть: безродного, выращенного заботами государства, той системы, которой управлял фюрер со сподвижниками. Они Вальтера сделали человеком и потому имели право требовать не только выполнения правил, но и саму жизнь. Близко общаясь с Гевисманом в последние годы, наблюдая его жизнь, Вилли не думал, что это несправедливо, что он тоже должен и имеет право так жить. Нет, он воспринимал различия как закономерное отражение их положения в обществе, их ответственности перед обществом, никогда не завидовал Гевисману и ему подобным и не осуждал их, тех самых нацистов и партвоенных бонз, о которых с таким презрением говорили и Виктор, и Герман. Но теперь и он стал смотреть на них другими глазами. Всего несколько дней войны встряхнули его дремавшую психику, усыплённую наркотическими проповедями и внушениями, допусками и поощрениями нацистского аппарата подавления и оболванивания. Всего за несколько дней ему довелось пережить и предательство, и незаслуженную награду, и разочарование кумиром, и бескорыстную дружбу, и опьянение ни к чему не обязывающей любовью, и женское отчаяние, и мужскую наглость силы, и ненависть, и отупляющее бессилие, не раз смотреть в глаза смерти, не хотеть её и не знать, как избежать. Он стал лучше понимать состояние душ и Виктора, и Германа, их озлобленность против тех, кто втянул их в войну, а потом предал и бросил на произвол судьбы и победителей, спасая свои шкуры и награбленные запасы. И всё же, окидывая теперь мысленно ретроспективным взглядом прошлую свою жизнь, он в ней ничего не жалел, но и не мог с уверенностью сказать, хотел ли бы теперь вернуться снова к такой, регламентированной во всём, спокойной и уравновешенной. За уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне приходилось платить всего лишь лояльностью и послушанием. Не делай рывков из общего строя, и ты будешь надёжно защищён властью хотя бы минимально, то есть, от материальной неустроенности, а проще говоря, - от голода и безработицы. Ему не тягостно было это подчинение, потому что долгое казарменное существование приучило к этому. Всегда находился кто-то, кто не только думал, как ему надо жить, но и заставлял так жить, и только такая жизнь давала право на спокойствие и уравновешенность во всём. В принципе, власть требовала совсем малого в тех измерениях, в которых он жил, и даже, более того, она облегчала жизнь, взваливая на себя обязанность - думать за него вперёд, а ему оставалось только что-то делать. И чем больше кто-то уклонялся от разработанных, нет, скорее, установившихся правил, тем хуже делал себе, да и соседу тоже. Против отщепенца восстаёт не только власть, но и этот задетый сосед, что чувствительнее. Лезь опять в проложенную колею, вот оно – твоё будущее. А рядом идёт другой, пути ваши параллельны и никогда не пересекаются, не обгоняй и не отставай, не лезь в соседнюю колею, что делать – тебе скажут, а ты живи дальше тихо и послушно, но с уверенностью в наступающем дне.