Корни камня

...Рука Барракуды оттолкнула Ивара к двери, полуослепший от слез, он ткнулся в прохладную обшивку, отшатнулся, за его спиной рыдал и проклинал отец, проклинал и снова молил - Ивара схватили чьи-то руки, потащили прочь. Отрешенно глядя сквозь обступившие его бледные лица, Ивар страстно пожелал оказаться за зеленой скатертью под голубым шат- ром.

...Они играли в трехмерную "войнушку", Ивар и Саня; палили пушки, и пахло порохом - а в воображении Ивара порох источал запах жженой синтетики. После полутора часов баталии девятилетний брат наголову разбил армии пятилетнего, и потрясенный поражением Ивар не выдержал и разревелся.

И еще ревел, глядя, как загадочно улыбается мама. И еще ревел, когда она все с той же загадочной улыбкой извлекла из-за шкафа целую и невредимую, предусмотрительно запрятанную дивизию Иварова войска, и доверительно сообщила новое для младшего сына слово - "резерв"...

Слезы на Иваровых глазах не успели еще высохнуть - а волна вос- торга, свирепой полководческой радости уже захлестнула его по самую макушку. И хлопал глазами удивленный Саня - он-то ведь большой, должен знать, что такое этот резе.... зере... "резерв"!..

Ивар проснулся - в темноте, в замкнутом пространстве; у него в душе не осталось резервов. Ни капельки.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

...А если фонарик погаснет?!

Ивар плавал в полусне-полубреду; вокруг него покачивались звезды, нет - не звезды, фонарики в мертвых руках... Он висел посреди космоса, нагой, скорчившийся, белый от холода, ни верха, ни низа, ледяные сияю- щие россыпи - и пустота...

Отчаявшись, он прошептал непослушными губами - "мама".

Космос плавно качнулся.

- Мама... Мама!..

Он по-прежнему висел посреди пустоты, но не черной и враждебной темно-красной, теплой, бесконечно спокойной. Умиротворение и покой. Полная защищенность. Он плывет в пустоте, прорезанной пульсирующими кровеносными сосудами - расслабленный, все такой же нагой, все такой же скорчившийся и слабый - но бесконечно счастливый, потому что любовь, совершенно осязаемая любовь обнимает его теплой пушистой шерстью, зак- лючает в кокон...

Космос.

Надолго ли хватит фонарика?..

Он глубоко вздохнул, приходя в себя.

-...Прародина - для всех?

Серьезный парень с подносом в руках - тот, что приносил Ивару еду - удивленно обернулся от двери.

- Я хотел спросить... Прародина - она для всех? Или... только для тигардов?

Парень задумался. Пожал плечами, ответил, глядя в сторону:

- У всякого есть мать... Но не у всех одна мать, правильно?..

...Мама!..

Перебивая дорогое воспоминание, проплыла по дну памяти восьминогая тень-паук. Два переплетенных тела в метре над полом. "Ивар, пойми..."

- Выведи меня отсюда, - попросил он шепотом.

Серьезный парень чуть не выронил поднос.

- Выведи, - повторил Ивар тихо. - Постарайся... Улетим вместе в Город, ты пойми, Город никогда не простит... Здесь уже всем конец... Спаси меня спасешься сам...

Ивар сознавал бесполезность своих слов - и все же говорил. Без на- дежды.

Парень вдруг улыбнулся - без злобы, открыто:

- Тебе не понять...

Повернулся и вышел.

Ивару не понять.

...Неужели они не боятся? Им действительно легче умереть, чем расстаться со своими драгоценными... камнями... обычаями?!

...Женщина, молодая, легкая, идет прочь, лица не видно, только подрагивают в такт шагам тяжелые косы на плечах... А над ней синее-си- нее, невозможно синее, горящее синим, слепящее глаза, тепло на щеках - солнце, а она уходит, касаясь травы оборками цветного платья, догнать бы, догнать бы, догнать...

Ее догоняет мальчик. Как был - в простреленом комбинезоне, в запекшейся крови...

Всего лишь щелчок открывающейся двери - а уже ясно, кто вошел.

- Нету никакой Прародины, - сказал Ивар в стену.

Барракуда не ответил.

- Нету Прародины! Зря только... переводите капсулы. Умер - нету!..

Барракуда тяжело опустился на откидную кровать. Теперь Ивару видна была опущенная голова с редеющими на макушке волосами. Человек, поста- вивший на колени его отца...

- Я ненавижу вас, - сказал Ивар шепотом. - По-настоящему ненавижу. Вам лучше убить меня, если не хотите, чтобы потом...

Он запнулся. Любая угроза, произнесенная вслух, казалась ему сла- бой, неубедительной, а главное - недостаточной.

Барракуда вздохнул:

- Знаешь что... Говори мне "ты". А то как-то ненатурально получа- ется...

Ивар молчал, сбитый с толку.

- Мне все говорят "ты"... Ты заметил?

Он усмехнулся. Его круглые глаза уже не казались такими выпуклыми провалились под брови, в черные ямы.

- Помнишь, я говорил тебе... Там, возле Камня... Что твой отец - достойный человек?

Ивар всхлипнул.

- Так вот... Ты - сын достойного человека, Ивар. И пойми... ЧТО ты для него.

Великое сокровище... Мальчишка. Ради мальчишки - на немыслимое унижение...

- Наверное, я для него - сын, - отозвался Ивар тихо. - А вот для вас... разменная монета. Товар на торгах.

- Да, - Барракуда потеребил полоску усов, - да... Но можешь гор- диться, потому что ценой тебя я покупаю... Не сумею объяснить. Беско- нечно ценную вещь.

Ивар криво усмехнулся. Что может быть ценнее жизни?..