Корни небес

Глядя, как он чистит лезвие своего ножа или проверяет по тысячному разу тощий список снаряжения, я понимал: что-то сломалось в его мозгу. Внутри него что-то проворачивается вхолостую. Внутри оболочки капитана Марка Дюрана — другой человек. Я спокойно доверил свою жизнь и свою миссию человеку, которого знал раньше, но не знаю, насколько я могу доверять тому, кто встал на его место.

С другой стороны, у меня нет выбора.

На исходе четвертого дня, который мы провели в руинах Римини, сержант Венцель объявляет мне и капитану, что «хаммер» готов и может отправляться.

Мы загружаем оружие и провизию в джип.

Потом идем к Буну.

Мы не входили в эту комнату два дня.

Вонь ужасная.

Гангрена. Кровь, экскременты, моча.

Глаза Марселя Диопа распахиваются, белые на черном, как смоль, лице.

— Мы не хотели тебя пугать.

— А, это вы, капитан. И отец Дэниэлс… Мы не нуждаемся в вас, святой отец, Карл поправляется. Видите?

— Вижу.

Лицо Буна практически исчезло. Кожа слезла, обнажая десны. Он практически уже мертв. Внутри прорубленного черепа зияют, как два угля в темных орбитах, налитые кровью глаза.

— Это было нелегко… Это было нелегко, — нараспев повторяет капрал Диоп, раскачиваясь взад и вперед. — Это было нелегко, монсеньор… без антибиотиков… без дезинфекции… Даже без повязок… Но мы это сделали, правда, Карл? Мы это сделали…

Дюран становится на колени рядом с ним. Я не решаюсь вступить в эту комнату, которая воняет смертью и разложением. Остаюсь на пороге, ужасаясь тому, что вижу.

— Марсель…

Голос капитана спокойный, почти нежный.

С другой стороны, кто лучше него может понять безумие?

С горячих губ Буна сходит хрип.

Одно слово. Два.

— Да… поднимитесь…

И потом:

— …капитан Дюран.

— Я пришел посмотреть, хочешь ли ты…

— Причаститься… Да…

Потом снова закрывает глаза, дрожа от усилия.

Дюран торжественно кивает. Потом поднимается, вскидывает руки в жесте молитвы.

— Я знаю, Митра, что ты — Начало и конец, Альфа и Омега. Ты истинный создатель мира, господин Вселенной. Посмотри на своего раба, который пробуждается от долгого сна, в котором находился столько лет, и поднимается к новой жизни в свете. Мы обращаем к тебе похвалы и жертвы, Митра, хозяин обширных стад; без сна, всегда на страже, ты спасаешь от смерти верного тебе. Спаси нас от бед, освободи от несчастий, Митра, Господин наш, потому что наша вера в тебя никогда не уменьшалась. Напусти ужас на тех, кто не верит в тебя, вырви силой их руки, ты, страшный и всемогущий. Ни острые копья, ни быстрая стрела не могут поразить то, что защищает Митра. Целясь сколь угодно и даже достигнув цели, копье или стрела не смогут поранить цель: ветер отнесет мимо копя и стрелы. Мы воздаем тебе похвалы и совершаем жертвы, Митра, хозяин стад наших: всегда бодрствующий, бдящий, судия народов. Если хозяин дома предает Митру, начальник деревни или города, если кто-либо из них оскорбляет бога, то Митра в гневе своем разрушает этот дом, эту деревню, этот город, вместе с хозяевами его. Кто бы ни был тот, кто оскорбляет Митру, рука Митры подымется на него, и долго не успокоится гнев его. Те, кто оскорбит Митру, сколько ни будут бежать, все же не убегут от его гнева…

Я выхожу из комнаты. Я чувствую, что должен сделать это. В этот момент мне не нужен Бог. Никакой Бог. Я чувствую голод, жажду, и этим можно ограничить перечень моих нужд. Я сажусь на пол в темном коридоре. Свет свечей в комнате рисует квадрат на стене. Голос Дюрана медленно превращается в гипнотическую мантру, которая наводит сон.

Не знаю, сколько времени прошло, пока капитан и Диоп не вышли из комнаты. Меня разбудил стук их башмаков в коридоре. Здесь паркет истерт шагами многих, многих людей. Когда мы уедем, то станем просто очередными призраками, разрушавшими это здание.

— Пойдем, — говорит Диоп.

— Куда?

— Пойдем отсюда. Здесь больше ничего нет.

— А Карл?

— Карла тоже больше нет.

Так или иначе, мы не смогли бы погрузить его в «хаммер». Там не было места для лежачего.

Я не знаю, как он умер. И мне не хочется задавать вопросы. Я не хочу знать, заснул ли он во время молитвы своему Богу, и помог ли тот ему умереть.

Его больше нет, этого достаточно.

А еще я узнал, что это за книга, завернутая в зеленую ткань, которую Диоп постоянно читает.

Это Коран.

Я начинаю спрашивать себя, не единственный ли я католик изо всех членов этой экспедиции? То, что в этом «джипе» едут один мусульманин и один почитатель Митры (насчет конфессии Венцеля я не отваживаюсь делать предположения), больше не задевает меня. Каждый из выживших по-своему отреагировал на смерть того мира, который мы знали. От молодежи, тех, кто родился уже после Великой Скорби, я тоже не вправе требовать, чтобы они верили в милосердного Бога. Не в этом мире.

Когда-то верить было необходимостью. Сейчас это роскошь. Что-то, что позволить себе могут далеко не все.

Да и сама Церковь поменялась. В противоположность этому психу Готшальку мы больше не призываем к крестовым походам, не сжигаем никого на алтарях.

Именно поэтому, может быть, я оцениваю наше преследование как некую вендетту.