Корни небес

Но здешним обитателям свет и не нужен.

По стенам развешены мертвецы.

Они свисают с нескольких десятков крючьев, как в лавке мясника.

Когда-то их мумифицировали. Их кожа суха, как пергамент, зубы оскалены в каких-то нездешних, нереальных улыбках. Руки сложены на груди, тела завернуты в полотно, как мумии. Высохшие глаза прикрыты веками, как будто мертвецы спят.

Алессия движется между двумя рядами висящих трупов как ни в чем не бывало.

Я следую за ней — что еще я могу сделать?

Здесь мертвецы всех возрастов. Много детей, расположенных в два горизонтальных ряда повыше. Таблички на груди показывают их имя и возраст.

Пять лет.

Шесть лет и два месяца.

Три года…

Я произношу про себя заупокойную молитву.

Алессия поворачивается ко мне, улыбаясь.

— Послушай, они и так покоятся в мире. Им не нужны молитвы.

Она приближается к мумии одного ребенка, перебинтованной тканью, которая когда-то была красной.

— Вот это моя сестра.

С ужасом я понимаю, что не удивился бы сейчас, если бы мертвая девочка поклонилась, чтобы представиться.

— Она умерла уже давно. Ей было одиннадцать лет, видишь?

— Зачем вы держите здесь своих мертвецов? — спрашиваю я с дрожью в голосе.

— Зачем? А вы что делаете с ними?

Ее вопрос застает меня врасплох.

— Ну, мы погребаем их.

Ее лицо становится серьезным.

— Как это?

— Когда кто-нибудь умирает, государственный отряд погребения приходит за ним и уносит наружу.

— А потом?

— Они хоронят его.

Алессия качает головой:

— Земля промерзшая и твердая, как камень.

Я понимаю, к чему она клонит. Я тоже не раз спрашивал себя об этом. Никто не знает, хоронят ли на самом деле мертвых отряды погребения или избавляются от них каким-то другим способом. Это, как и многое другое в нашей жизни, — всего лишь вопрос веры.

У Алессии грустный вид.

— И живете вы в катакомбах. Древние христиане выкопали их для того, чтобы хоронить покойников рядом с могилами святых. А вы ваших мертвецов выносите наружу, как мусор.

Она поворачивается ко мне спиной. Ее руки вытянуты вдоль туловища, как будто чтобы сдержать раздражение. Я ее такой никогда не видел.

Она гладит по спине мертвую девочку, делая это с трогательной нежностью.

— А вот мы не избавляемся от наших мертвецов. Они всегда с нами.

— Вы их всех храните здесь?

На лице Алессии горькая, почти саркастическая улыбка.

— Всех мертвецов Венеции? Нет, это было бы невозможно. Опыт научил нас находить наиболее подходящие места. Такие, где состояние воздуха и почвы допускают процесс консервации. Для нас важно сохранять контакт с мертвыми.

Она еще раз ласкает мертвую сестру, а потом поворачивается ко мне спиной и уходит по направлению к выходу.

Там еще один коридор, короче, чем первый.

Лестница, вырытая в скале, приводит нас на первый этаж дворца.

Я столько времени жил в полумраке подземелья, что почти забыл, что это за чудо — свет. Какая это драгоценность, даже больше, чем воздух и вода.

Смотреть на предметы, которые светятся, на густые тени, которые они отбрасывают, — это целый спектакль. Как будто я много лет был слепым и мог познавать предметы только на ощупь, а теперь мир открылся мне в первый раз.

— Тебе нравится? — спрашивает она меня; ее глаза смеются.

Ее настроение меняется с невероятной скоростью. Это девушка — как день в грозу.

— Это прекрасно, — отвечаю я ей.

— Но ты же еще ничего не видел.

— Кому принадлежит это здание?

— Это мой дом.

— Этот дворец? Твой дом?

— Да. Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Мы поднимаемся по парадной лестнице, темной и мрачной, но даже и она сверкает в лучах солнца.

Я смотрю, раскрыв рот, на потолки, украшенные лепниной, на огромные подсвечники, картины, с которых смотрят строгие лица прелатов, военных в форме и париках семнадцатого века, судей и великосветских дам, — они все провожают меня презрительным и надменным взором.

Поднявшись по лестнице на два пролета, Алессия ведет меня в большой зал с разукрашенным потолком. Вдоль стен же в нем — два огромных буфета с невероятным содержимым.

— Когда-то Венеция славилась своими изделиями из стекла. Здесь был целый остров, Мурано, который производил все это.

На полках — целая коллекция чудес: вазы и бокалы невероятных цветов, украшенные так замысловато, что перехватывает дыхание.

Алессия ведет меня к самой маленькой полке, на которой стоит единственный предмет. Это ампула из полупрозрачного стекла, высотой всего в несколько сантиметров. Она кажется такой легкой, будто сможет взлететь, если подкинуть ее вверх.

— Это очень древняя вещь, — шепчет мне Алессия, как будто не хочет отвлекать меня. — Ее нашли на одном римском корабле. Когда вода отошла от берега, мы нашли много сокровищ. Этому стеклу более тысячи восьмисот лет. Красиво, правда?

Я киваю. Невероятно, что настолько хрупкая вещь может пережить тысячелетия и не потерять свою красоту.

Кажется, будто Алессия снова проникла в мои мысли.

— Мир умер, миллиарды людей — тоже… Целые города превратились в пыль, вся планета — это радиоактивные руины…