Показывается остров, похожий на стену из камня и сухой глины нескольких метров в высоту. Подняться на нее не представляется возможным. Мне не остается ничего другого, кроме как пойти в обход, чтобы попытаться найти место, где можно будет взобраться.
Я ищу пологий склон. Но то, что я вижу, обойдя уже почти две стороны квадрата, это лестница, выкопанная в земле. Две широкие ступеньки, которые мне видны, обиты камнем. Верхушка скрыта в облаках.
Я поднимаюсь по лестнице, всплывая в сером свете дня.
Передо мной возникает высокая решетка из кованого железа.
Кто-то покрасил ее красным лаком.
Нечеткой, дрожащей рукой той же краской начертана надпись на колонне справа:
JERUSALEM’S.
Финальная буква S недописана и оканчивается длинной вертикальной палочкой.
В самом ли деле это неуверенная рука пыталась выразить себя, или же это видение из книги Апокалипсиса?
А если тот, кто начертил эту надпись, хотел сказать что-то совершенно другое? Был один роман Стивена Кинга. Роман, по которому даже фильм сделали, — «Jerusalem’s lot».[105]
Роман о вампирах. О живых мертвецах, которые опустошают город.Как бы то ни было, я толкаю решетку.
Она не скрипит, как в плохом фильме ужасов.
Моему взору открывается невероятный пейзаж.
Куда бы я ни посмотрел, везде бесконечные ряды могил. Сотни, тысячи погребений.
Частично обрушенные голубятни закрывают горизонт своими вертикальными стенами.
Это и вправду
Я делаю первый шаг по снегу, который скрипит, как старые доски. В этом месте невозможно двигаться бесшумно.
Я уже был здесь во сне, когда монстр, которого называют Патриархом, показывал мне свое царство. Проходя по улочке среди могил, я чувствую себя актером, который произносит свою роль во второй раз.
Ни малейшей неуверенности. И, странным образом, ни малейшего беспокойства.
Конечно, это место должно было выглядеть совсем по-другому, когда деревья и заборы еще были зелеными, а не этими призрачными и изношенными обломками. Силуэт церкви нависает вдалеке, отнюдь не добавляя мне чувства комфорта. Это всего лишь здание. В этом мире потеряло смысл столько вещей.
Как я мог подумать, что эта составит исключение? И хватило-то всего одного сна?
Что движет моими ногами?
Не осталось ничего зеленого. Вообще ничего.
Сейчас все светло-серое, как снег, который снова падает крупными хлопьями.
Точно не убеждение, что моя миссия может быть завершена.
От нее я отрекся. Я больше о ней не думаю. Я знаю, что энергия, которая движет мной, это лишь иллюзия. И знаю, что мне даже не хватит сил для того, чтобы выйти отсюда. Недостаток еды и сна сделали мои реакции вялыми, почти кататоническими: странная черепаха защитного зеленого цвета в мире, в котором, кажется, не осталось ничего зеленого, на фоне чего можно было бы замаскироваться.
Как и во сне, большинство надписей на камнях невозможно прочесть.
Это древние могилы.
Время попыталось пожрать их, и до его окончательного успеха осталось недолго.
Без должного ухода скоро все надписи будут стерты, а все воспоминания — забыты.
Я получше укутываю шарфом лицо. Приказываю своей правой ноге двигаться с места, и она шевелится, делая маленький шажок.
Теперь дело за левой.
Так я и иду, робот со сбитой программой.
Каждый шаг стоит мне усилий, как будто сила земного притяжения вдруг удвоилась. Вены у меня на голове вздулись и пульсируют.
Когда-то меня обучали молитвам на каждый случай. Вплоть до того, чтобы попросить у Бога дождя: это мне и тогда казалось, и до сих пор кажется ужасно примитивным. А если хочешь вернуть мир на свое место, то какую тогда следует выбрать молитву? Может быть, лучшим выбором окажется
Погруженный в эти мысли, внезапно я осознаю, что на одной из могил кто-то сидит. В этом углу кладбища много статуй, но у этой фигуры цвет живого, реального существа. Однако ее неподвижность приводит меня в замешательство. Я, ни жив ни мертв, ускоряю шаг, чтобы дойти до нее, а это создание в белых одеждах, кажется, даже не видит меня.
Я осторожно приближаюсь.
Фигура покрыта льдом. Скоро эти краски жизни исчезнут под снегом.
Ее одежда разорвана, она тверда, как камень. А лицо, хотя и покрыто ранками и гнойничками, излучает спокойствие. На губах — легкая улыбка.
—
Того черного монстра, который говорил, что его зовут Легион.
Он говорит шепотом, но эти три слога взрываются у меня в мозгу, как будто меня бьют кулаком по голове.
Мои внутренности сжимаются будто ледяными тисками, а зубы стучат так сильно, что я прикусываю язык.
Боль — как ослепляющая, опустошающая молния.
—
Передо мной в луче света возникает черная фигура.