Корни небес

— Я не понимаю. Что это значит, «породить»? Что из того, что я видел, было реальным? Подземные галереи… Висящие мумифицированные тела… Все это было иллюзией?

Существо скользит по воде, удаляясь от меня. У него нет никаких половых признаков, а его ноги и руки невероятно длинные. Кажется, что оно надолго задумалось. Может быть, подыскивает нужные слова.

Потом между мною и ним возникает трехмерный образ. Квадратный остров, Остров мертвых.

Сан-Микеле.

Указательным пальцем странное создание показывает на остров. Этот образ все увеличивается, до тех пор, пока не поглощает и нас самих. Теперь мы уже стоим на дорожке из гальки, среди могил. Теплый солнечный свет. Повсюду погребальные плиты с вытертыми или совершенно неразличимыми буквами. Рука с тонкими пальцами касается одного камня, и от этого прикосновения буквы вдруг снова становятся яркими, а камень — новым. Мох и серая патина вдруг исчезают.

— То, что показывает камень, — это не суть времени.

— Я не понимаю.

— Поймешь, — скользит в моем мозгу шепот ответа. — Подойди ко мне и поймешь.

Существо отдаляется, медленно и торжественно. Я не решаюсь сдвинуться с места. Мои ноги словно парализованы.

— Не уходи! Кто ты? Откуда ты взялся?

Оно оборачивается. Несмотря на то что его лицо не имеет очертаний, я уверен, что в этот момент, глядя на меня, оно улыбается.

— Подойди ко мне, отец Джон Дэниэлс. Но поторопись.

— Я в плену. Это сон. В реальности я пленник. Я не могу подойти к тебе.

— Что такое реальность? Что такое сон? Ты пленник этого измерения. Освободись от этой иллюзии и станешь по-настоящему свободен.

Его рука поднимается — во всяком случае, так мне кажется, — и делает такой жест, будто обрывает что-то. Кладбище Сан-Микеле исчезает, и вместо него теперь древняя тюремная камера. Пожилой человек, тяжело дыша, лежит на соломенном тюфяке на полу.

— Бог, в которого ты веришь, освободил своего апостола Петра из темницы.

Старик поднимается. Цепи спадают с его рук и ног. Стены расходятся. Камни отделяются от цемента, дверь открывается. Стражи, сидящие у выхода, кажутся глубоко спящими.

Я недоверчиво следую за стариком.

Снаружи холодно. Падает снег, который ветер задувает даже под одежду. Хлопья хлещут по лицу, как лезвия бритвы.

— Сколько времени ты уже не использовал бритвы? — спрашивает голос в моей голове. — Но ее образ все еще внутри тебя. Ты чувствуешь, как она режет, ее твердость, ее холод. Что отличает бритву, живущую в твоем воображении, от настоящей? Они обе режут.

Старик исчезает, обернутый облаком позолоченной пыли. Как и пейзаж вокруг меня.

Теперь я стою неподалеку от базилики Сан-Марко.

Мои следы ведут так, будто я вышел из стены. Я чувствую, как внутри меня подымается ярость.

— Зачем ты так поступил со мной? Если уж ты освободил меня из темницы, то зачем сделал так, чтобы меня схватили? Да еще так близко от острова?! Зачем ты оставил меня здесь?

Эхо смеха — смеха города — раздается вокруг.

— Подожди! — кричу я, проглотив гнев. — Скажи мне свое имя!

— Имя мне Легион, — шепчет голос в моей голове.

Голос ветра и снега, который метет по улицам, и, скрывая мои шаги, ведет меня в ночи все ближе к моей цели.

40 ОСТРОВ МЕРТВЫХ

Остров мертвых возвышается в странном тумане, какого я никогда не видел, — густом, похожем на молоко. Сан-Микеле теперь снова выглядит как остров, а не как крепость из камня и грязи. Туман, как перламутровое море, расстилается вокруг стены по периметру острова.

Предрассветное время, лучи солнца начинают подтачивать темноту.

Я встречаю их с облегчением. Мне было нелегко добраться сюда. Я бы даже сказал, что меня привела сюда сверхъестественная сила, помогая не запутаться в лабиринте улиц.

Мне потребовалась добрая часть ночи на то, чтобы в темноте пройти по калле, которые ведут от площади Сан-Марко до Фондамента Нуове. «Если и вправду во всем есть свой смысл, — спрашиваю я сам себя, — то какой смысл был в этой невероятной потере времени, чтобы столкнуться так ненадолго с Дюраном и его людьми и потом снова сбежать?»

Весь город у меня за спиной. Я чувствую себя, как моряк на корабельном мостике. Передо мной — странная земля обетованная, где чудеса перемежаются с колдовством, а человеческим голосом с тобой говорят лишь монстры. Недели путешествия закалили меня кровью и грязью. А три дня одиночества и голода заточили меня, как лезвие меча.

Чем бы ни была моя миссия, я никогда не был готов к подобному.

Вот бы сейчас из тумана показался корабль, чтобы переправить меня на другой берег. Или вдруг выплыл бы лебедь. Или крылатый конь. Или гиппогриф…[104]