Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

«— К тебе люди тянутся, ты в передовиках ходишь, а люди тянутся к тебе, хотя здесь передовиков не любят. Значит, ты зачем-то им нужен. Зачем же?»

Дело не только в защите Захаром несчастной, многодетной, униженной Загребой семьи Брылика… Захар убивает в самом Загребе убеждение, на котором держится его самоуверенность, власть над людьми. Террор страха, «расцвет» низменных инстинктов, бандитская мораль «умри сегодня ты, а завтра я» — на всем этом держится царствие Загребы. Оно все — от мира сего в его худшем исполнении. Но доволен ли сам Загреба, устойчив ли он хоть временно?

«— Пожар у меня все по ночам в голове, Дерюгин… мозг горит. Неужели все только приснилось — надежды, счастье, сказочные страны, все рассыпалось падучей звездой? Теперь только тьма, комарье, — передернул плечами Загреба, — медвежатина, бандиты, грязь…»

Другой моральный поединок, совсем уж без физического действия со стороны Захара сгубивший полицая Макашина, — встреча Захара с этим недобитым, давним недругом нового мира. Макашин, спрятавшийся от суда, сжившийся с маской, умело скрывший ото всех свое прошлое и даже покоренный, «смиренный» той добротой, которую к нему, мнимому окруженцу, проявляют лесорубы, сплавщики, вдруг увидел портрет Захара Дерюгина, ударника лесопогрузки, в малоизвестной газете. И в нем тотчас же родилось «неутихающее желание встречи с ним». Макашина тянет к Захару как к свидетелю его предательства, измен, его спора с эпохой. Он является к Захару с одной целью — увидеть и его в ничтожестве, увидеть и Захара песчинкой, гонимой историей…

Макашин знает одну школу человеческих успехов… «Скажи, ну чем ты лучше меня сейчас, что выиграл? Глотку драл, с людьми зверем был, — говорит он Захару, — выселял их куда-то на Север, сколь за ту стужу на тебе проклятий да слез понавешено… И что? По твоему рвению тебе бы в министрах, самое малое — в генералах щеголять, а ты вон лес рубишь, всякое самое дерьмовое начальство тебе бог и царь… Ну чем тебе лучше против меня?»

Захар, выслушав Макашина, отослал его за «правдой» в Густищи, к народу… Он раскрыл ему глаза на неизгонимый страх, боязнь возмездия, в его же душе. Это страх, взращенный в Макашине не в тюрьме, не в ссылке, а среди доверявших ему людей. И Захар спокойно, угадав раздавленность Макашина именно слепым доверием людей, говорит:

«— Счастливый я для жизни… Я в это счастье потрохами прирос. На кой же черт мне в каких-то генералах ходить? Да я по своему этому счастью любого маршала выше — вот чего тебе не понять».

Столкновения и драмы в душах героев, рождения внуков и гибель Николая Дерюгина в космосе, сложная судьба Аленки, в душе которой, заслоняя и Брюханова, и Хатунцева, живет образ молодого разведчика-партизана Алеши, искания художника Рославлева — все это необычайно раздвинуло рамки повествования в романе. Романы Петра Проскурина «Судьба» и «Имя твое» — произведения сложной реалистической структуры. Главный принцип, подчиняющий себе и процесс сюжетосложения, формирования стиля, искусства портрета, диалога, особенно очевидный в «Имени твоем», можно определить, вероятно, так: Петр Проскурин стремится «повествовать, рассуждая» и одновременно — «рассуждать, повествуя»… Этот метод рассуждающего повествования приводит к известной свободе перехода образа (того же Захара), картины (той же степи с ее глубинными зовами, группы берез с ее «песней берез») в общую, отвлеченную мысль и, наоборот, рождению образов, сцен, картин из общей мысли, из раздумья, в достаточной мере отвлеченного. Уже сейчас очевидны выигрышные моменты движения художнической мысли Петра Проскурина — одного из мастеров современного русского романа. Ему удалось создать собирательный образ народа, живущего, сражающегося и, самое главное — глубоко осознающего себя в бурном и изменчивом мире. В сущности, Захар Дерюгин при всем изобилии невероятных, парадоксальных деяний, падений и взлетов предстает в современном литературном процессе как живое воплощение безграничных возможностей народа-созидателя, народа-творца.

У «звездного порога» — как называется последняя глава «Имени твоего» — перед новыми свершениями, обещанием их, является и небольшая, полная пронзительной силы любви к матери, к Родине, великой и «малой», деревенской, повесть «В старых ракитах» (1980); в предчувствии новых забот и открытий остановился сейчас талантливый писатель. Но остановка — не прекращение развития, движения мысли. Многообразие тревог, глобальность помыслов и задач — от порога деревенской избы до звездного порога, стремление запечатлеть человека в его необыденных связях с миром — все эти черты, присущие Петру Проскурину, талантливому певцу современности, весь пройденный им путь, делают его работу в будущем все более интересной массовому читателю.

Виктор Чалмаев

КОРНИ ОБНАЖАЮТСЯ В БУРЮ Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1