Корни тайны

Потом он ехал по вечерней заснеживаемой Москве и крепко размышлял над этим делом. Ситуация заметно осложнилась. Станислав все же не думал, что топ-менеджеры корпорации «ГенКом» вот так вот откровенно решатся пойти на устранение Коминой путем ее убийства; хотя — от человека можно ожидать всего, даже того, чего он вроде бы не должен совершать. В любом случае хорошо, что Юлия Комина выжила в этом покушении. И уголовное дело по факту покушения на нее нужно было раскручивать. Прямо заявить о том, что покушение на убийство Юлии Коминой организовали топ-менеджеры корпорации «ГенКом», Белогоров не мог — для обвинения их в совершении этого преступления СМС-текстовки на мобильном телефоне было недостаточно. Зато ее вполне было достаточно для того, чтобы рассказать полиции о своих подозрениях, связанных с процессуальным положением пострадавшей — а там уж полиция сама заинтересуется связью между покушением и начатыми судебными делами.

Но все же — кто же вот так вот решился сначала убить Геннадия Комина, а теперь совершил покушение (по счастью, неудачное) на его бывшую жену? Один человек осуществил это — или это задумали и осуществили разные люди? Но кто? С Юлией Коминой понятно — ее стремились устранить как претендентку на значительную часть Корпорации «ГенКом»; то есть в этом могли быть заинтересованы и топ-менеджеры, и Лировы — и те, и другие проигрывали значительную часть бизнеса Комина, на который они незаконно претендовали. Но кто мог изначально быть заинтересован устранить Геннадия Комина? Кто выигрывал от его гибели? Ведь началось все с его убийства. Конкуренты из других компаний? Вряд ли — корпорация все равно осталась. Враги внутри Корпорации? Но кто?

И если конкуренты — а конкуренты у корпорации «ГенКом» были — то сами, или в сговоре с топ-менеджерами корпорации?

Ковров имел мотив, но, как интуитивно и предположил Станислав, не он отравил Комина (хотя он и собирался егоь отравить). А кто тогда? Горохов? Бутов? Томилин? Кто-то другой? Кто из них хотел устранить Геннадия Комина? Надо разбираться.

Белогорову явно не хватало идей для предположений.

И еще: теперь, получается, что и Роман Комин тоже был в опасности — ведь все нити исков сходились в конечном счете к нему, и к тому же он был единственным наследником и отца, и матери. Если не будет Романа Комина — не будет и претендента.

Станислав позвонил Роману и, рассказав свои соображения, прямо предложил ему сопровождение сотрудника службы безопасности коллегии. Но, как он и опасался, юноша решительно отказался; ну понятно, лозунг всех молодых парней — «Я мужчина — я защищу себя сам». Тогда Белогоров сказал «Ну хорошо», попрощался, сбросил звонок — и тут же позвонил в службу безопасности и дал указание одному охраннику тайно следовать за молодым Коминым и охранять его.

Сложность была еще и в том, что через несколько дней было назначено заседание по иску Коминой. По ходатайству представителей Маргариты Лировой производство по делу было приостановлено до рассмотрения дела о недействительности завещания.

Роман подписывал документы, Белогоров передавал ему очередные бумаги на подпись и забирал подписанные им документы. Он не торопил Романа, понимая, что тот в силу своей юношеской ершистости и недоверчивости будет читать их. Однако Роман лишь на некоторых бумагах останавливал внимание, как бы спохватываясь, что нужно их прочитать, но было видно, что он делал это «на автомате» и явно тут же отказывался от намерения читать их — настолько он уже доверял своему адвокату.

Станислав видел, что Роман подавлен. Понятно, что нападение на его мать не могло не подействовать на него самого. И еще он чувствовал, что Роману хочется поговорить, но он никак не решится завести беседу, и в силу юношеского максимализма, неприемлющего обращения за сочувствием и пониманием, а тем паче — за помощью, и в силу природной стеснительности.

Видя, что стопка бумаг, предназначенных к важной роли документов после подписания их Романом, стремительно сокращается, Станислав решил помочь ему начать беседу:

— Вижу, что Вы сильно переживаете из-за нападения на маму.

— Да! — горячо откликнулся Роман, поднимая взгляд от подписываемых им бумаг и смотря на адвоката — он явно ждал этой возможности заговорить о своей маме. — Мы с нею никогда не были близки, она бесит меня больше, чем кто-то другой — но я очень беспокоюсь за нее.

— Достала она Вас своими советами? — неожиданно грубовато спросил Станислав.

Роман был так охвачен возможностью поговорить о своей маме, что даже не обратил внимания на непривычный от его адвоката глагол:

— Сколько себя помню — она всегда изводила меня советами, наставлениями, придирками, отчитываниями, выговорами… А уж когда отец ушел — так вообще сорвалась!

— Да, помню, Вы говорили.

— Отец хоть как отгораживал меня от нее. А когда он ушел, мы мы с нею остались вдвоем, один на один, и она всю свою заботу вывалила на меня. Она душила меня своими придирками и контролем — и топила в своей заботе.

— Понимаю.

— Мне даже говорить с нею сложно.