Бити. Чудно даже! Как только приеду домой, я опять как прежде, вроде и не уезжала. Лень такая одолевает, и говорю как раньше. Чудно!
Дженни. А Ронни что?
Бити. Ему все равно. Вообще-то он и не знает про это. Он ведь здесь ни разу не был. За все три года, что мы знакомы. Но знаете
Джимми. «Манчестер гардиан», говоришь? Вот это да! Не очень-то он, видно, охоч до развлечений?
Бити. Я ему так и говорила. А он: «Развлечения? Играть на инструменте — это развлечение, рисовать — это развлечение, читать книгу — развлечение, беседовать с друзьями — развлечение, но комиксы? Комиксы? Для женщины в двадцать два года?»
Дженни
Бити. Зато в нем жизнь кипит.
Джимми. Кипит, говоришь? Да что же в нем. Кипит, коли он даже комиксы не признает? Какое уж тут кипение, если человек сидит, уткнувшись в книги, или любуется на картины, а то слушает скучную музыку?
Кое-кому это нравится, наверно.
Бити. А иногда он потихоньку возьмет у меня комиксы и сам читает!
Дженни. Значит, на самом деле он не злится?
Бити. Нет, потому что иногда я и книги читаю. «Комиксы сами по себе не беда», — говорит Ронни. Бывало, вскочит на стул — он так всегда делает, когда начинает мораль читать…
Джимми. Ну и что?
Бити. Вот так.
Джимми и Дженни переглядываются с таким видом, словно хотят сказать, что Бити и, уж во всяком случае Ронни немного свихнулись. Джимми встает и начинает надевать ботинки и гетры, чтобы пойти на участок.
Дженни. Значит, по-настоящему он с тобой никогда не ссорится?
Бити. Раньше случалось. Было время, когда он за меня делал всякие дела, в которых я ничего не смыслю. Как-то я осталась без работы и не знала даже, что надо попросить пособие по безработице. Он меня надоумил. Но, когда я пошла туда, мне сказали, что у меня не все взносы уплачены и поэтому я не имею права на пособие. Ну как тут быть? А он не растерялся. Сам пошел и стал спорить — он вылитая мать, она тоже со всеми спорит, — и мне выдали пособие. Я не умела разговаривать, понимаешь, не знала, с чего начать. Только подумай! Английская девушка до мозга костей, а на родном языке объясняться не умела — только и могла, что спросить в магазине одежду и продукты. Иной раз, когда он в плохом настроении, он как напустится на меня. «О чем ты можешь говорить? — спрашивает. Ну-ка выбери тему, говори, упражняй свою речь. Ты знаешь, что такое язык?» Да разве я когда-нибудь об этом думала? А ты думала? Ведь это само собой получается, все равно как ходить, верно? А он говорит: «Так вот, язык — это слова» — словно секрет какой открыл. «Это мосты, по которым можно благополучно перебраться из одного места в другое. И чем больше тебе будет известно мостов, тем больше мест сможешь посмотреть!»
Джимми
Бити. Тогда люди ссорятся! Но ссоры — это ладно. Я люблю ссоры. Но потом он говорит: «Мосты! Мосты! Мосты! Пользуйся мостами. Понадобились тысячи лет, чтобы их построить, так пользуйся ими!» И это меня злило. К черту твои мосты, говорю, к черту тебя и твои мосты, лучше поссоримся. Тогда он ухмыльнется и спрашивает: «Хочешь поссориться? И никаких мостов?» Никаких мостов, отвечаю, и мы ссоримся. Иногда тошно бывало, но потом постепенно он построит мост для меня — и тогда у нас такая любовь — пожар!
Дженни. Что-что?