Корнями вверх

За автостоянкой – бессвязный пустырь с лебедою,
куски расчлененных машин, что свое отлетали.
Мерцающий дождик покроет их мертвой водою,
как в сказке срастутся они,
но задышат едва ли.
Плывут облака, вглубь земли направляя ветрила,
покуда варяги вонзают лопаты в ее пуповину.
Копают траншею, как будто копают могилу,
и бритвою почвы фигуры их срезаны
наполовину.
Дыша перегаром в лицо богомерзкого века,
в котором жучки отпевают движки, повисая над бездной,
они погружаются в небо без низа и верха —
трава-лебеда станет их
лебединою песней.
И было бы можно цепляться за них,
продлевая кусты,
но только гробокопателя труд здесь почетней давно,
чем любая заслуга,
но только иной – соразмерный с дыханьем пустырь
лежит средоточьем
свободы и мертвого духа…

1999

Супермаркет

Марку Шатуновскому

Если пища мертва, то ее неприступны останки,
тронешь сэндвич холодный глазами – и ты уже сыт,
в перерезанном горле безжизненной белой буханки,
словно твердая кровь, застревает полоска сухой колбасы.

Узкогорлая ваза, в которой задушены тихо побеги восторга,

пересеянной влагой давно подавила восстанье слюны,
чтобы ты холодел у витрин продуктового морга,
подбирая покойника с яркою биркой цены.

Если эти хлеба рождены не божественным жестом

и элитные вина не взмах над пустыней пролил,
то тебе не уйти от суфлера сферической жести,
от нелетного времени с тяжестью свинченных крыл.

Между спущенным облаком и нависающей карой господней,

затянувший удавку на горле слепой пустоты,
супермаркет петляет, как длинный туннель к преисподней,
ты идешь по нему, ты совсем поседел и твой сэндвич остыл,

И, пожалуй, один лишь язык не утратил свободу,

только вздыбить его, если рот не закрыть на замок —
все равно, что с разбегу нырнуть в зеркала, а не в воду,
или с места рвануть – и себе наступить на шнурок.

Значит, будет пуста усыпальница в льдистом кристалле,

где когда-то зрел бунт, а сейчас безмятежно течет бытие…
То ли рожь, то ли ржа прикипает к заоблачной стали,
что, как черствую булку, разрезала горло твое.

Ночь

I

В такую ночь, когда звезде тебя не видно,
раздвинув кости интерьерного бамбука,
ты в страшной духоте откроешь Windows
дышать у синей проруби ноутбука.

Пусть, как на кладбище, на книжной полке тесно,

зато в сети просторно, как в астрале,
здесь плавают расслабленные тексты,
что рыбами непугаными стали,

и, чем плотнее тьма, тем ночь безбрежней,

ты послан средь морей и гор условных
освоить их язык, забыв свой прежний,
мерцая на манер холоднокровных.

II