Корниловъ. Книга первая: 1917

— Всю большевистскую печать изымать и уничтожать. Все эти «Окопные правды», «Рабочие газеты», «Искры», и прочие. Завойко, есть у вас знакомые журналисты или рабочие в типографиях? Превосходно, мы должны организовать собственную прессу, параллельно с институтом политруков, — сказал Корнилов. — Подберите верных людей. Название газеты… Самое лучшее название, «Правда», уже застолбили большевики, так что мы его просто отнимем. Они хотят всё отнять и поделить, так что пусть поделятся хотя бы этим.

— Достаточно… Гм… — замялся Голицын.

— Подло? Ничуть. Это война, полковник, пока необъявленная, но пушки уже стреляли. Вы в курсе, что они агитируют за превращение империалистической войны в гражданскую? Они собираются стрелять по нам с вами, полковник, — произнёс генерал. — Так что это война. А на войне все средства хороши. Если мы будем с ними миндальничать, то закончим как адмиралы Вирен или Непенин, которых убили их же матросы. На этой войне никаких законов чести уже не будет. Мы либо перенимаем их методы борьбы, либо проигрываем.

Завойко восхищённо пожирал взглядом генерала, Голицын хмуро обдумывал его слова. Спорить с этими тезисами было трудно.

— Так что мы должны присвоить эту революцию себе, Владимир Васильевич. Выбить почву из-под ног у советов, — заключил Корнилов.

— Я вас понял, Ваше Высокопревосходительство, — кивнул полковник.

— А как быть с Керенским? — спросил вдруг Завойко. — Он не потерпит подобной самодеятельности.

— Вина за провал наступления и бегство армии целиком лежит на нём, — сказал Корнилов. — Керенский пока что будет идти на любые уступки, лишь бы удержаться на своём посту. Потом да, будет активно сопротивляться, когда ситуация стабилизируется окончательно. Так что нам необходимо действовать немедленно. Пользоваться моментом, пока не стало слишком поздно.

— А что, если… Керенского… — протянул Завойко, намекая на физическое устранение самого популярного политика 1917 года.

Голицын неприязненно покосился на прапорщика, но промолчал, Корнилов задумчиво потеребил усы. Ему уже приходилось устранять политических оппонентов, но всё же он предпочитал оставлять за собой политические трупы, а не реальные.

— Нет, — отрезал генерал. — Если это вскроется, вернее, когда это вскроется, то нам несдобровать. Можете идти, господа. Я пока подготовлю тезисы для будущей газеты.

Глава 8 В поезде

Оставшись в одиночестве, Корнилов крепко задумался. Да уж, реципиент ему здорово подгадил своими действиями на посту командующего войсками Петроградского округа. Арест императорской семьи, награждение Георгиевским крестом «первого солдата революции» Тимофея Кирпичникова, который на деле был настоящим отморозком, прочие откровенно популистские шаги. Политические моменты, конечно, но многие из офицеров и генералов и в самом деле после такого манёвра значительно поменяли мнение о Корнилове. Временная популярность среди солдат запасных полков Петрограда явно не стоила тех репутационных потерь.

Но что было, то было, и от репутации «красного генерала» никуда не денешься, даже если самолично арестовать всё Временное правительство, расстрелять Петросовет и посадить Николая обратно на трон, так что придётся действовать с тем, что имеется.

— Это что за большевик лезет к нам на броневик… — буркнул Корнилов себе под нос. — Кепку с пуговкою носит, букву «р» не произносит… Ну что же вы, Владимир Ильич…

Вот эту часть истории он помнил прекрасно. Экзамен по истории КПСС ещё не выветрился из памяти, да и в целом биографии самых влиятельных революционеров он знал. И официальную часть, и ту, что опубликовали уже при Ельцине, выливая ушаты грязи на бывших кумиров.

Пальцы начали отбивать чечётку на клавишах пишущей машинки. Корнилов решил, пока есть немного времени перед обедом, тиснуть статейку про большевиков для будущей газеты, насквозь желтушную, скандальную, но как раз такие и передаются из уст в уста. Возможно, она поможет хоть как-то перетянуть общественное мнение вправо, благо, после июльских демонстраций большевиков только ленивый не клеймил шпионами.