Корниловъ. Книга первая: 1917

Даже Хан, по-собачьи преданный Корнилову, подал вдруг прошение вернуться в полк, и его пришлось вызвать на разговор.

— Ваше Высокопревосходительство! Желаю дать возможность и другим офицерам полка послужить вам, — произнёс корнет, вытягиваясь смирно перед генералом и присутствовавшим тут же полковником Голицыным.

Корнилов взял рапорт, поданный им, и медленными чёткими движениями порвал его на аккуратные ровные клочки.

— Нет, Хан, кроме вас я не желаю никого видеть на этом посту. Я вам верю. А если вы верите мне, то прошу вас остаться и продолжить службу, — сказал Верховный. — Владимир Васильевич, ради Бога, узнайте, не обидел ли кто нашего Хана? Вас ведь никто не обидел?

— Никак нет, Ваше Высокопревосходительство, — ответил корнет.

Генерал кивнул.

— Там, — он указал рукой за окно в сторону Петрограда. — Там сидят правители России и торгуются между собой. У них нет ни капли мужества и силы… Они губят Россию. Время не терпит, а они всё разговаривают!

Голицын задумчиво кивнул, корнет набрал воздуха в грудь, будто всхлипывая или желая что-то сказать, но промолчал.

— Мне кажется, Хан, с этими господами без крутых мер не обойдёмся! — сказал Корнилов.

Глава 17 Могилев — Петроград

В ночь на третье августа Верховный Главнокомандующий выехал в Петроград. Протолкнуть весь этот пакет нововведений мог только он сам лично, даже самый ловкий дипломат не смог бы сделать это вместо него. Необходимым авторитетом обладал только сам Верховный.

Поэтому поезд снова вывели на пути, подготовили к отправке, и Корнилов с небольшой свитой выехал на вокзал. Поездка предстояла короткая, туда и обратно, и генерал даже не стал брать с собой семью. Полковник Голицын, корнет Хаджиев со своими джигитами, генералы Романовский и Плющевский со своими адъютантами. Напросился ещё и Филоненко, и его тоже пришлось взять, больше для того, чтобы он сам находился под присмотром и не напрягал Ставку своими расследованиями.

Комиссар и без того уже что-то успел накопать на одного из генералов, якобы раскрыв «монархический заговор» и послав Савинкову шифрованную телеграмму про то, что «конь бледный близко». Очевидно, Филоненко находился здесь лишь для того, чтобы служить глазами и ушами Савинкова, который вёл собственную игру. Сам по себе Филоненко был человеком пустым и бездарным. Революция часто возносит наверх посредственностей, как поднимающаяся пена, которая быстро спадает, стоит только революционному угару немного затихнуть. Разумеется, никакого монархического заговора Филоненко раскрыть не мог.

Многие генералы и офицеры вообще не скрывали своих взглядов и открыто говорили о них, в том числе монархисты. Вот только бессмысленность заговоров удерживала их от каких-то реальных действий гораздо лучше, чем возможное наказание, и никто в Ставке даже не пытался строить планы по возвращению монарха на престол. Настоящие заговорщики предпочитали помалкивать.

Корнилов расположился в своём вагоне, наслаждаясь тем состоянием, которое может быть только когда ты находишься один в поезде, тишину взрезает только ритмичный стук колёс, а за окном серыми тенями пробегают станционные здания и разрозненные деревни.

— Так, что тут у нас, — пробормотал он себе под нос, в свете керосиновой лампы начиная разбирать свежие газеты, и правые, и левые.

Генерал предпочитал самостоятельно держать руку на пульсе, а не довольствоваться докладными записками и краткими выжимками.

Статья Л. Железного про Керенского на этот раз вышла сразу в нескольких газетах, и что казалось удивительнее всего, никакой полемики не вызвала, в отличие от первой. Будто бы все молча соглашались с тем, что в ней было написано. Керенский стремительно терял популярность и в народе, и в правящих кругах.

Зато Корнилов продолжал её набирать изо дня в день. Рупор пропаганды звучал всё громче, Завойко времени даром не терял. Даже какие-то промахи Верховного подавались общественности под соусом «царь хороший, бояре плохие», и это, кажется, работало.

Руки чесались написать ещё одну какую-нибудь статью, но генерал понимал, что ещё не время. Слишком частое появление Железного на первых полосах чревато проблемами, и в первую очередь возможным раскрытием инкогнито, если кто-нибудь копнёт достаточно глубоко и сопоставит маршрут поезда Корнилова и почтовые станции, из которых поступали эти статьи. В первую очередь, конечно, подумают на Завойко, который и сам пописывал для газет, но его высокопарный стиль и рублёный стиль Железного различались так сильно, что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это писал не Завойко.

Так что Корнилов отложил газеты, зевнул и погасил керосинку, укладываясь спать. Утром он будет в Петрограде, и вообще он предпочёл бы войти туда с несколькими полками верных солдат, чтобы выкинуть к чёртовой матери это Временное правительство, разогнать Петросовет и установить твёрдую власть. Но это был рискованный шаг, который ознаменует начало Гражданской войны, а именно её Корнилов всеми способами хотел избежать.