Коробейники

Юшков тут же из кабинета позвонил заведующему сектором: «Я от Хохлова. Выписываем тебе командировку в Киржач. Извини, помочь тебе ничем не можем, но будем живы, в долгу не останемся». «Я не могу ехать, — сказал тот. — Тут следователи назначили мне разговор». — «Когда?» — «Сегодня». — «А выезжать тебе в воскресенье». — «У меня ребенок больной». — «Слушай, — сказал Юшков. — Сколько твоему ребенку?» — «Какая разница?» — «Ты двадцать лет работаешь, ты хоть раз отказывался от командировки из-за ребенка?» — «Юрий Михайлович, — сказал завсектором. — А почему мне больше всех нужно? Никому ничего не нужно, а я должен наизнанку выворачиваться, да еще за свои деньги». — «Деньги я…» — «Не только в них дело, Юрий Михайлович. В конце концов, мне просто все надоело. Я не поеду в Киржач. У меня честно ребенок больной, Не поеду. Хотите — увольняйте». — «Черт с тобой». Юшков положил трубку, посмотрел на Хохлова: «Остается давать телеграммы. Мы уже кучу отправили». Хохлов вызвал секретаршу, велел соединить его с директором в Киржаче и предупредил: «О фарах я попробую договориться, но больше с такими вопросами ко мне не ходи».

В приемной сидел Чеблаков. Юшкову показалось, что, увидев его, друг смутился. «Хохлов у себя? Один? Тогда бегу к нему. Как у тебя, старик? — спросил скороговоркой и, не давая ответить, пообещал — Разгружусь — позвоню тебе, потолкуем». Ясно было, что позвонит он не скоро.

На улице посветлело. Под деревьями лежал снег. Было голо, как в комнате, когда снимают для стирки шторы. Он впервые заметил, какой уныло-скучный вид был у пакгауза. Если он останется начальником, весной перекрасит все здание.

Секретарша нехотя и с опозданием забарабанила по «Оптиме»: «Вас просили позвонить».

Номер был незнакомый. Юшков набрал его и услышал щелчок: секретарша подключилась к разговору. «Вам кого?» — спросили в трубке. Он сказал: «Меня просили позвонить по вашему номеру. Это Юшков». — «Ой, Юра! Что у тебя слышно?» — «Простите, — не понял он, — с кем я разговариваю?» — «Бутова Света! Ты что, Юра! Что же ты не заходишь?» — спросила она. Он обещал. Она сказала: «Меня спрашивали про тебя». — «Кто?» — «Ну ясно, кто, — зашипела она. — Я рассказала им, что ты приносил мне деньги… Так вышло… Алло, алло, ты слышишь меня?» «Конечно, слышу», — сказал он. «Юра, тут какие-то щелчки». — «Это секретарша на параллельном аппарате». — «Да? — сказала Света осевшим голосом. — Ну ладно, Юра. Не исчезай».

Не ждал главный конвейер. Он требовал фары, шины, двигатели, сальники. Триста семьдесят два завода делали сотни деталей для автомобиля, и достаточно было исчезнуть какой-нибудь одной, чтобы конвейер остановился. Звонил телефон, входили в кабинет люди. Кончались сальники, пришлось звонить в Бобруйск, клянчить, пока там не сказали: «Добро. Поищем. Транспорта нет, так что присылайте машину и забирайте». Секретарша бубнила по селектору: «Водитель Качан, вас вызывает Юшков, водитель Качан, пройдите к Юшкову…»

Ворвалась Фаина. Запыхалась. «Арестовали начальника сбыта на АМЗ. Я сейчас звонила туда…» — «Зачем звонила?» — «Так двигатели… Такой дядечка представительный, в орденах… Я звоню, отвечает кто-то незнакомый, я говорю, где Виктор Афанасьевич, мне говорят, я за него, я говорю, а он где, заболел, что ли? Его, говорят, не будет. А когда будет? Не будет, и все. Сердятся. Ясно, арестовали…» — «Зачем ты звонила туда?» — «Как зачем? Двигателей за ту неделю пришло только тысяча триста! Михайлыч, надо вам ехать, все связи заново налаживать». — «Я не могу сейчас ехать», — сказал он. Она заморгала: «Так как же? Я звоню, они говорить не хотят!» — «Больше не звони. Готовь бумаги, пусть платят штраф». — «Вы что, Юрий Михайлович! — всполошилась Фаина. — Если мы так начнем, вообще без двигателей останемся. Мы когда по-хорошему, и то на голодном пайке сидим, а уж если конфликтовать!» — «Я отвечаю, — сказал он. — Будем, как положено. Готовь бумагу».