Король Аттолии

К счастью для него, из наоса донесся повелительный голос. Из тьмы выступил и остановился в дверях сам оракул. Это была женщина, неимоверно толстая, облаченная в пеплос ядовито-зеленого цвета, который словно светился на темном фоне у нее за спиной. Ее мясистые пальцы выдернули записку из руки короля. Она развернула ее и, не читая, даже не взглянув, разорвала пополам. Все с тем же холодным взглядом вернула одну половинку королю.

Эвгенидес поглядел на листок. Его спутники, стоявшие позади, вытянули шеи. На бумаге не осталось ничего, кроме королевской подписи, выведенной левой рукой квадратными буквами внизу страницы. АТТОЛИС.

– Вот твой ответ.

Король скомкал листок в кулаке и швырнул на землю. Не сказав ни слова, не оглянувшись, отошел от дверей, прошагал через открытый фундамент, спрыгнул через строительную канаву на твердую землю. За ним торопливо последовали охрана и лакеи. Переглядываясь, пожимая плечами, перешли на легкий бег, чтобы не отстать. Стало ясно, что оракул за одно-единственное утро сумел разозлить короля сильнее, чем удалось Седжанусу за несколько месяцев. Не оглядываясь, не сбавляя шагу, Эвгенидес вернулся по Священной дороге во дворец, из ворот прошел к своим покоям и ворвался в них с такой яростью, что гвардейцы, стоявшие у дверей, аж подскочили и вытянулись во фрунт.

В кордегардии он наконец обернулся к лакеям и рыкнул:

– Прочь.

Слуги, все еще озадаченные сценой в храме, удалились без возражений. Король указал на Костиса, на дверь в коридор, потом вошел в спальню. Костис тихонько закрыл коридорную дверь, шагнул вслед за королем и подвинул кресло к окну. Король рухнул в кресло, и Костис осторожно вышел.

В кордегардии Костис встал у наружной двери и замер в нерешительности. Хотел войти в спальню, заговорить с королем, однако никак не мог собраться с духом. Дверь была распахнута. Костис впервые оставил ее открытой, и король не возразил – значит, наверное, так и надо. До двери всего три шага. Три шага – и он снимет камень с души.

Костис не шелохнулся. Снова прокрутил в голове свой спор с Аристогитоном, но все равно пришел к тому же выводу. Если он хочет вернуть самоуважение, надо признаться королю. Потом прикинул, сильно ли оно ему нужно, это самоуважение. Получалось, что очень сильно. И тогда он шагнул к двери.

Король забрался с ногами на кресло и сидел, подтянув колени к груди. Глядел в окно. Сидел он настолько неподвижно, а слезы струились так беззвучно, что лишь через мгновение Костис понял, что король плачет. А поняв, торопливо отступил.

– Костис, что случилось? – тихо спросил король. Должно быть, заметил его уголком глаза.

Костис нехотя приблизился:

– Прошу прощения, ваше величество.

– Не переживай. Ты хотел что-то сказать?

Костис поднял глаза. Слезы исчезли, не оставив ни малейшего следа, были утерты так тщательно, что Костис уже сомневался, видел ли их.

– Гм…

– Ты ворвался ко мне, чтобы сказать «Гм»?

Костис выпалил:

– Я рассказал королеве, что вы сидите здесь и смотрите в окно.

Король все так же смотрел куда-то вдаль:

– Она твоя королева. Вряд ли ты можешь оставить ее вопросы без ответа.

– А еще я рассказал барону Сузе.

Король повернулся от окна. На его лице ничего не отразилось. Костис, заикаясь, извинился и стал объяснять. Беспомощно покрутил в пальцах монетку, которую с того дня всегда носил с собой, и протянул ее королю. Сказал:

– Не нужна она мне. Я это сделал не за деньги. Я вообще не хотел этого.

Король снова обернулся к окну.

Костис так и остался стоять с протянутой рукой и серебряной монеткой на ладони, ожидая наказания.

Наконец король очень тихо заговорил:

– Прости, Костис. Я поставил тебя в невыносимое положение. Позови мою свиту, а сам можешь идти.

– Идти, ваше величество? До смены караула еще почти час.

Эвгенидес покачал головой:

– Можешь идти. Прямо сейчас.

– А что мне делать с монетой?

– Пожертвуй в какой-нибудь храм. Кто-нибудь из богов или жрецов охотно примет подношение.

Костис снова попятился прочь из дверей. Словно в тумане, позвал лакеев и охрану короля.

– Меня отпустили, – сообщил он взводному. Тот кивнул, и Костис вышел в коридор.

– Что, лейтенант? Уходишь? – бодро спросил стоявший там гвардеец.

– Меня отпустили.

– Выходной день выпал? Поздравляю, – улыбнулся гвардеец.

Костис зашагал по сумрачному коридору.

Не просто выходной. Король его прогнал. Ежедневные муки закончились. Радоваться надо, сказал он себе. Однако радости почему-то не было. Может, его сильно потрясли королевские слезы, однако думать о них не хотелось. Он очистил совесть и не был отправлен в ссылку; будущее вырисовывалось значительно светлее. Интересно, почему королю так нравится смотреть в окно. Что он там находит?