Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

И дело даже не в том, что роялисты, как считал Зиви, умело скрывали свои намерения, а в том, что при всем желании эти тексты невозможно свести к единому знаменателю (или хотя бы к нескольким общим знаменателям). При этом нередко точка зрения современников менялась в зависимости от официальной позиции Конвента. Так, например, офицер, находившийся в Париже в отпуске, писал 7 вандемьера своему генералу, что секции однозначно выступают не за новую форму правления, а за республику и новый парламент{1473}. Содержание письма того же автора от 15 вандемьера уже несколько иное: «Невозможно поверить в существование какой-либо факции или в результат какого-либо заговора», - однако, отмечал при этом офицер, «я знаю, что многие роялисты хотели изменить форму правления, и что они присоединились к взбалмошным людям, совершившим восстание»{1474}.

Если проанализировать прессу до оглашения официальной версии причин мятежа, то наличие у журналистов повышенного интереса к событиям за границей, в штабах роялистов, в королевской семье несомненно. И всё же едва ли можно на этом основании записывать их в скрытые роялисты, как это делает ряд авторов. Ведь тогда получится, что промонархическую линию проводил даже Moniteur, публиковавший, к примеру, заметки о жизни Бурбонов{1475}. В прессе, безусловно, встречались упоминания о роялистской активности в Париже и в стране, однако их частота, на мой взгляд, была ничуть не выше, нежели в предыдущие месяцы. Во второй половине октября картина уже иная, но, как мне видится, большинство изданий действовало по схеме, многократно проверенной в ходе Революции: придерживаться обозначенной победителями линии и не затруднять себе жизнь поисками дополнительных доказательств.

Иными словами, как после 9 термидора вслед за Конвентом журналисты охотно повторяли, что Робеспьер - «омерзительное чудовище» и лишь с его смертью Республика оказалась спасена{1476}, так и осенью 1795 г. они принялись тиражировать официальную версию о предотвращении роялистского заговора. Причём восстание нередко интерпретировалось как плод объединенных усилий всех роялистов, и немалая роль в мятеже приписывалась именно загранице (что, как мы видели, однозначно противоречит исследованиям этого сюжета):

Пусть Англия, которая, возможно, сейчас радуется тому, что развязала гражданскую войну и уничтожила Конвент, вкусит позор за продолжительное нарушение ею прав человечества. Сожалея, без сомнения, о золоте, которое столь тщетно расточала, она, потерпев поражение, будет радоваться крови, пролитой 13 вандемьера, поскольку это кровь французов {1477}.

Другая характерная черта подобных газет - стремление показать, что роялисты стремились поднять весь Париж против Конвента, однако на самом деле сторонников монархии среди граждан - считанные единицы:

Вот к чему привели интриги двух или трех отверженных в [каждой] секции! И что же! Пусть кровь стольких граждан, введенных ими в заблуждение, падет на их преступные головы. Это они - и только они - обесчестили и залили кровью Париж{1478}.

Нетрудно заметить, что этот пассаж полностью соответствует положениям докладов Мерлена (из Дуэ) и Барраса, но никак не проясняет вопрос о том, каким образом «двое или трое отверженных» смогли добиться отклонения декретов первичными собраниями.

Если же посмотреть те издания, авторы которых обещали привести собственные свидетельства роялистского характера мятежа, то мы увидим, что за исключением нескольких экзотических «фактов», подобных приведенному Добролюбским рассказу о роялистской символике на одежде мятежников, таковых доказательств просто нет. Хорошим примером здесь может послужить № 34 газеты «Трибун народа» Гракха Бабёфа{1479}, чьи республиканские симпатии едва ли могут вызвать сомнения.

Бабёф обещает рассказать, «что на самом деле означали события 13 вандемьера» и подтвердить свой рассказ документами. С его точки зрения, «бараноподобная часть Конвента помогла вырыть ту страшную пропасть, в которую свободная Франция пала, где она томится и блуждает начиная с 9 термидора». Антинародная политика многих, если не большинства, депутатов не вызывает у него ни симпатий, ни сомнений. Именно она привела Францию на край пропасти, именно благодаря ей едва не был реализован план «народа богачей», ставившего своей целью «добиться бесповоротного закрепления рабства французского народа». «Народ богачей» однозначно приравнивается Бабёфом к сторонникам восстановления монархии, хотя резоны этого утверждения не приводятся{1480}.