Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

«Документы», на которые опирается Бабёф, - это преимущественно выдержки из прессы и материалы Конвента, и те тезисы, которые пытается обосновать ими автор, вызывают немало сомнений. Так, например, он утверждает, что роялисты вели целенаправленную кампанию по дискредитации Конвента - но как тогда следует оценивать постоянно звучавшую со страниц его собственной газеты нелицеприятную критику депутатов? Бабёф называет тех, кто выступал против Конституции III года, роялистами - однако и сам он не раз высказывался против содержавшихся в ней «убийственных для народа мерзостей» {1481}. К тому же о каком именно восстановлении монархии идёт речь? Бабёф заявляет: «Близится момент, когда будет торжественно провозглашено восстановление французской монархии, а вместе с ней будет восстановлено прежнее деление на сословия и весь старый режим в целом»; причем, «Людовик XVII или XVIII будет обязан своей драгоценной короной исключительно благородным усилиям его славных рыцарей». Вот только что дало автору основание полагать, будто 13 вандемьера должно было завершиться восстановлением Старого порядка, он умалчивает.

Если обратиться к воспоминания депутатов Конвента, то и в них восстание 13 вандемьера также, как правило, признаётся роялистским. При этом зачастую в рассказ вплетаются такие детали, которые заставляют усомниться в твёрдости памяти или искренности авторов. К примеру, по утверждению Тибодо, «до последнего момента волнения не выходили за пределы секций [...] народ предавался обычным трудам и не принимал никакого участия в этих дискуссиях». Но кто же тогда дискутировал на улицах города (в донесениях полиции есть тому немало свидетельств), если не народ? И реакцию секций на вооружение «террористов» действительно сложно понять, если считать, что «правительственные комитеты дали оружие всего нескольким людям» {1482}. Ведь, как пишет сам Тибодо на следующей странице, таких людей было полторы тысячи, то есть четверть или даже больше от того числа, которое оказалось в распоряжении Конвента в день восстания. Другой депутат, монтаньяр Бодо в своих заметках о мятеже выражал уверенность, что «Людовик XVIII должен быть лучше, чем кто-либо ещё, посвящён в тайну секций 13 вандемьера» {1483}, однако это полностью противоречит имеющейся у историков информации. Баррас же «вспоминал», что в парижские первичные собрания «устремились все эмигранты в надежде свергнуть Республику»{1484} - словно в работе первичных собраний мог принять участие любой человек со стороны.

Воспоминаниям депутатов, считавших мятеж 13 вандемьера роялистским, противостоят мемуары других членов Конвента, не усматривавших в этом движении тесной (а то и вовсе никакой) связи с роялизмом. Провести здесь какую-то более или менее чёткую границу в зависимости от политических взглядов не представляется, на мой взгляд, возможным. Так, например, Левассёр, убежденный монтаньяр, в своём довольно подробном рассказе о событиях 13 вандемьера{1485} (впрочем, не был их очевидцем, поскольку с апреля 1795 г. находился в тюрьме) не говорит ни слова о роялистском характере мятежа. С другой стороны, и Камбасерес, которого, кстати, самого иногда обвиняли в симпатиях к монархии, считал роялизм восставших фантазией ряда членов Конвента, в том числе и входивших в правительственные Комитеты. Эти депутаты, вспоминает Камбасерес, «раздраженные оскорблениями в свой адрес [...] и убежденные, что те подсказаны роялизмом, преисполнились решимости пойти на крайние меры»{1486}. По мнению Камбасереса, хотя сторонники монархии и участвовали в восстании, в секциях Конвенту противостояли прежде всего «факционеры» и «смутьяны». Он уверен, что «секция Лепелетье всегда была очагом восстаний. В нее входили беспокойные умы, готовые взять на себя инициативу в революционных неистовствах»{1487}. Этот день, заключает он, обманул надежды и тех, кто хотел бы свергнуть республику и тех, кто хотел бы увековечить революционный порядок управления{1488}.

Тот же разброс мнений мы встречаем и у других современников, хотя чем дальше они находились от Конвента, тем больше высказывалось сомнений в том, что мятеж был организован роялистами. «Роялисты вот уже несколько лет пытаются доказать, что это восстание парижан было благородным порывом в пользу Бурбонов, - писал впоследствии такой весьма осведомленный очевидец, как граф де Лавалетт, ставший в 1796 г. адъютантом Бонапарта и беседовавший к тому же со многими непосредственными участниками событий, - я утверждаю, что это не так. Действительно, в секциях было сделано несколько инсинуаций в пользу королевской семьи, но столь слабых, столь отвлечённых (détournées), что на них обратили мало внимания» {1489}. Небезынтересно свидетельство и генерала О. Даникана, командовавшего в дни мятежа войсками секций: