Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Из многочисленных бесед с Людовиком XVIII посол вынес уверенность, что

король - человек, с которым легко найти взаимопонимание и обладающий обширной информацией. Во всех своих рассуждениях он демонстрирует величайшую умеренность, цельность, и те, кто имеет возможность узнать его лучше, кажутся уверенными в его искренности{2680}.

И другим дипломатам, которым приходилось иметь с ним дело, Людовик XVIII виделся человеком разумным, которому проще сказать правду и дать реальную информацию, на основе которой он сможет сделать правильные выводы, нежели пытаться его обмануть. Уикхэм писал:

В ходе обмена мнениями с этим несчастным принцем и с его министрами я пришёл к тому, что сказать чистую правду - наилучший способ добиться от них чего бы то ни было. И я действительно всегда также изо всех сил старался ни в чём их не обманывать, как стремился быть достаточно осторожным, чтобы они не обманули меня{2681}.

Хотя королю и не довелось подвергать свою жизнь опасности на поле боя, в своих посланиях он создавал образ государя, презиравшего смерть и не боявшегося смотреть ей в лицо. В очередной раз высказывая готовность воссоединиться с армией Конде, Людовик написал:

Если меня убьют, это событие не только не заставит моих верных подданных пасть духом: одежда, окрашенная моей кровью, удвоит их храбрость, как ничто иное. Нечего опасаться за короля, который никогда во Франции не умирает{2682}.

Вскоре Людовику XVIII представилась возможность доказать, чего стоят его слова. 19 июля 1796 г. он остановился проездом в Диллингене и уже вечером, когда остался один, страдая от жары, подошёл к окну Свечи на столе за его спиной освещали силуэт короля, и в этот момент из аркады напротив раздался выстрел из карабина. Пуля прошла по касательной, оцарапав лоб. Когда вбежали придворные, лицо короля было залито кровью. Граф д’Аварэ в ужасе воскликнул: «А что, если бы этот негодяй попал на пол-линии{2683} ниже!», на что Людовик спокойно и с достоинством ответил: «Король Франции звался бы Карлом X»{2684}. Чтобы успокоить принца Конде, король сообщил ему, что хорошо себя чувствует, и добавил: «О, мой дорогой кузен, какое удовольствие доставила бы мне эта рана во Фризенхайме!»{2685} Несколько позже он напишет одному из дворян в армии Конде:

Скажите вашим храбрым товарищам по оружию, этим героям, отмеченным куда более благородными шрамами, нежели мой, что ныне, когда я, как и они, пролил свою кровь, я чувствую себя более, чем ранее, достойным чести зваться их королём{2686}.

Впрочем, де Гогла, бывший секретарём кабинета королевы и принимавший участие в бегстве в Варенн, в своих воспоминаниях обвиняет Людовика в трусости и выражает уверенность, что покушение было подстроено: «У Месье было сердце зайца и коварство лиса»{2687}. Едва ли эти подозрения имеют под собой какую-то почву. Кроме того, агенты венецианской полиции докладывали, что уже в Вероне короля пытались отравить{2688}, а в конце 1797 г. Талейран, будучи министром иностранных дел, предлагал французскому послу в Берлине выкрасть Людовика XVIII из Бланкенбурга и через северную Германию вывезти во Францию{2689}. На мой взгляд, напротив, письма короля показывают, что он, скорее, стеснялся своей раны, полученной не на поле боя. Что же до проявленного хладнокровия, то оно было типичным для Людовика XVIII. Незадолго до смерти он скажет одному из своих министров: «Послушайте, Виллель, королю позволено умереть, но только не быть больным»{2690}.

Слова де Гогла наводят нас на ещё один сюжет. Всю жизнь Людовик XVIII не забывал тех, кто ему служил и старался вознаграждать за оказанные ему услуги. Но его возможности в эмиграции, в отличие от жизни в Версале, были очень ограничены. В итоге среди тех, кто покинул Францию, оказалось немало людей, смертельно обиженных на короля, часть из них предлагала свои услуги всем, кто захочет платить, - от великих держав до правительства французской республики. А ведь были и те, кто получал деньги от короля, но полагал, что его таланты оценены недостаточно. Многие из них намеренно создавали совсем другой образ Людовика XVIII. Особенный вред роялистам наносили в этом плане перебежчики - они были знакомы с монархом лично, и у республиканцев были все основания доверять их словам. Граф де Монгайяр писал в памфлете, созданном по заказу республиканских властей:

Пишегрю{2691} [...] продемонстрировал мне, что это принц, лишённый храбрости, энергии, искренности; что он сам всегда был наибольшим препятствием для всего, что можно было предпринять в его пользу, и что счастье народа и французской нации ничего для него не стоило.